Иван Наживин - На рубежах южных (сборник)

Он, повеселев, шагнул в избу, поздоровался еще раз со всеми добрым обычаем и всех оделил богатыми гостинцами. На столе под образами уже приготовлен был почестный пир для него и всей старшины. Посредине стола красовался костяной Царьград.

– Ну-ка, гости дорогие, милости просим нашего хлеба и соли откушать… – поклонился он старшинам.

– Атаману первое место и в бою и за столом… – сказал кто-то. – Садись под образа, Степан Тимофеич, а мы за тобой…

Степан, садясь, задел раненой головой о лампадку и, с досадой сорвав ее с тоненьких медных цепочек, швырнул жене:

– Нужно вот тебе эти цацы-то развешивать!..

Все тесно усаживались за стол, внимательно наблюдая украдкой, как бы не сесть выше, чем полагается. Не хватало только гонца от Серка: запорожец уже две недели пил мертвую и никуды не годился. Первую чарку выпили с благополучным прибытием и с аппетитом принялись за еду: Матвевна в грязь лицом не ударила… За царя не пили, потому что теперь это, как все понимали, было уже не нужно: ежели идти уж так напрямки, а то одна волынка получается…

– Ну, ребятушки… – проговорил Степан, налив по другой. – О беде нашей вы, знамо дело, уже слышали и бобы нам разводить нечего… Все дело в том, что мы на низу больно долго тогда проволынились и дали Москве время собрать силы. И на этом конец разговору. Не назад нам нужно смотреть, а вперед, на предбудущее… Так ли я говорю?

– Так… Правильно!.. – одушевленно загудела застолица. – Слюни распускать нечего. Дали промах, поправляться надо…

– Ну вот… – сказал Степан. – Так вот и давайте думушку думать о том, что делать нам… И надо разбирать дело без страху, а глядеть правде в глаза прямо, по-казацки. Теперь Москва нас и здесь в покое не оставит, а пошлет ратную силу и сюда промышлять над нами. Так заместо того, чтобы ожидать по-бараньи, пока нам ножом по горлу полоснут, нам лучше самим постараться, как бы их выпотрошить. Так ли?

– Так… Верно… Что правильно, то правильно… – подхватили дружно старшины. – Ишь, сколько грамот-то со всех концов тебе нанесли – дружков у нас везде довольно… Говори дальше…

– А ну, сперва еще по чарочке… За вольное казачество наше!..

Все шумно и воодушевленно выпили. Матвевна была недовольна: опять эта волынка затирается!.. Нет, надо будет разговорить Степана… И она подала на стол жареного поросенка. Были Филипповки, скоромиться ей было противно, но она, скрепя сердце, подчинялась новым порядкам, хотя сама скороми не ела и детям не давала.

– Так вот… – сказал Степан, крепко хрустя хрящиком. – А для того чтобы боярам потроха выпустить, нужно нам допрежа всего видеть, как обстоят наши дела по другим местам. И прежде всего, знамо дело, на Дону, в Черкасском. Слышал я, что там наши кармазинники опять голову подняли…

– Еще как!.. – заговорили злобно казаки. – И все с Москвой грамотами ссылаются…

– Погоди. Рассказывай кто ни-то один… Ну, хоть вот ты, дядя Ерофей…

Ерофей – краснорожий казачина с бородой на два посада и с наглыми, всегда точно пьяными глазами, – расправил свою бороду и откашлялся.

– Ну вот… – начал он. – Как ушли вы тогда на Волгу, стали домовитые наши что-то все снюхиваться. Потом собрали круг и выбрали станицу в Москву в двенадцать человек, чтобы царю челом ударить: будем-де служить тебе верой и правдой, как наши старики служили, по-старому, по хорошему. Ну в Москве, одначе, им что-то веры не дали и заместо того, чтобы пожаловать, под Архангельский город, в Холмогоры, в ссылку всех угнали. А вслед за тем из Москвы в Черкасский вскоре грамота пришла: не приставайте-де к богоотступнику Стеньке, казаки, прямите великому государю, а то-де и жалованья вам нашего не пошлем. Корнило, как грамоту на кругу вычитывал, так прослезился индо…

– Ах, старая лиса!.. – стукнул по столу кулаком Степан. – Ну?

– Да. И говорит это Корнило: согрешили-де мы, братья казаки, перед Богом и великим государем, отступились от веры Христовой и от святой соборной апостольской церкви. Пора бы нам покаяться и свои дурости отложить, чтобы все опять пришло в достоинство… А те и-и галдеть: правда твоя, атаман!.. Пошлем опять станицу к великому государю, принесем ему за весь Дон повинную… Ну, выбрали они это Родивона Калужнина, и стали те собираться. Ну, тут мы встряли: никакой станицы не надобно – иль захотели донского дна отведать? Так и не дали им послать станицу. Ну, только они своего лукавства никак не оставляют, и нам надо глаз на них держать день и ночь…

– Глазом тут многого не сделаешь… – сказал захмелевший Степан. – Вот оглядимся маленько да и в гости к ним грянем. Надо так ли, эдак ли развязку делать. Как можно нам на Москву идти, когда у нас на Дону полной власти нету? Мы на Москву, а они нам в затылок… Это надо кончать.

– Правильно!..

– На том и порешим пока… – сказал Степан и обратился к молодому еще, складному и красивому казаку с бойкими черными глазами, Мишке Шаповалу, который только что тайно в Москву ходил. – Ну а как в белокаменной?.. Ждут ли нас там в гости?

– Ждут… – весело улыбнулся Мишка. – Черный народ крепко ждет везде. А богачи крепко опасаются. Бояре, которые позаметнее, да гости именитые вроде Шорина Васьки, те все свое добро, которое полутче, во дворы иноземных послов опять свозят – это там такую уж повадку взяли: как чуть что не так, так сичас свои животы к иноземцам перевозить… Тревожутся… А царь между протчим только что оженился…

– Да что ты?! – загрохотала застолица. – Ах, старый черт!.. У кого же взял?

– У Матвъева какая-то девка проживала, вот ее и приспособил… – сказал Мишка, смеясь. – Ладная, говорят, такая… Гладкая…

– Ах, он старый черт!.. – заржал Алешка Каторжный, маленький, но ловкий и какой-то бесшумный мужичонка с рваными ноздрями. – Нет чтобы о спасении души думать, а он вон куды полез…

– Да ему, чай, с ей уж и не справиться… – встряли со смехом другие. – Ну, помощники там найдутся!.. Поди-ка, какие все кобели при дворе-то проживают… Глянешь, так что твое меренье…

– И перед свадьбой, вишь, царь-то обрился, чтобы помоложе быть маленько… Тоже смекает…

Опять взрыв веселых и крепко присоленных острот.

– Ну, только это самое бритье в Москве многие которые не одобрили, – рассказывал Мишка. – А особенно Морозова боярыня взлютовала, – вот та, что все с протопопом Аввакумом путалась. Ей по чину-то полагалось во время венчания титлу, что ли, там какую-то царскую говорить, так наотрез отказалась: все-де святые с бородами писаны, а которые-де рыло себе скоблят, те лик Божий искажают да псам да котам уподобляются…

– Так и сказала?! – восхищенно повторяли уже запьяневшие казаки. – Ото баба!.. Не баба, а казак… Нам бы вот таких сюда в бабьи атаманы… А, Матвевна?