Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

как тактический прием: торжественные заявления о чести после войны отвлекали внимание от преступлений, совершенных во время нее. Однако здесь было задействовано нечто большее. Для ветеранов это был способ восстановить социальное положение и сформировать устойчивую идентичность.

Философ XIX века Артур Шопенгауэр, критиковавший дуэли за их глупость, различал внешнюю и внутреннюю честь. Первая касается мнения других людей о том, чего мы стоим. Вторая – наша боязнь этого мнения. В отличие от внутренней направленности совести честь была обращена вовне. Солдат находил свою внутреннюю ценность в борьбе, а при необходимости и в смерти за отечество. “Национальная честь” (Nationalehre), как ее начали называть немцы в XIX веке, отражалась на личной чести. Гениальность чести заключалась в том, что она убеждала человека рассматривать свою защиту не как нечто навязанное извне, а как свой собственный естественный интерес12.

Честь была одновременно всеобъемлющей и исключительной. Солдаты сражались, страдали и умирали за весь народ, настаивали ветераны. Однако общественный долг, мужество и честь также поднимали солдата на более высокий уровень, чем обычного гражданского, сосредоточенного на своих частных интересах. На кону стояло их Standesehre, их профессиональная, а также их личная честь.

Попытки восстановить мужественность после войны предпринимались по всей Европе, но больше всего – в Германии, где солдаты сначала потерпели поражение на поле боя, а затем, по их мнению, были опозорены союзниками и соотечественниками. У Франции и Италии были герои Сопротивления, с которыми можно было себя идентифицировать. Немецкие войска, напротив, почти полностью погибли, сражаясь на стороне Гитлера. Именно поэтому официальные попытки Федеративной Республики построить свою моральную легитимность на нескольких офицерах-аристократах, казненных после неудавшегося заговора с целью убийства Гитлера, стали предметом разногласий. Ведь если граф фон Штауффенберг и его соратники 20 июля 1944 года действовали этично, тогда что было со всеми миллионами солдат и офицеров, которые продолжали повиноваться фюреру? В 1952 году Отто-Эрнст Ремер, офицер, который помог сорвать операцию “Валькирия” и был за это повышен Гитлером в звании, публично осудил заговорщиков как “предателей”; он был приговорен к трем месяцам тюремного заключения, но сбежал в Египет, где стал военным советником президента Насера. В 1980-х годах Ремер вернулся в Германию, организовывал небольшие, но активные неонацистские группы и был осужден за разжигание ненависти и подстрекательство к мятежу (Volksverhetzung), однако снова бежал, на этот раз в Испанию, где и умер в 1997 году.

После ожесточенных распрей глава Федерации немецких солдат, в 1951 году бывший адмирал Готфрид Хансен, выдвинул удобную формулу, признающую честь всех сторон: тех, кто поставил свою верность Volk выше святости своей присяги (“действовать в духе безоговорочного повиновения фюреру”), и тех, кто остался своей присяге верен. Эта моральная равнозначность станет акушеркой бундесвера. Важно отметить, что Хансен предоставил некоторую информацию о “ходе событий”, как он эвфемистически назвал военные преступления, лишь заговорщикам, что оправдывало их решение нарушить клятву. Подразумевалось, что все остальные исполняли свой долг с искренней верой в то, что сражаются за правое дело. Критике подлежали лишь те немногие товарищи, которые действовали из корыстных интересов и без “благородных мотивов”13.

В свою защиту ветераны армии подчеркивали, что в Нюрнберге союзники признали вермахт невиновным. Waffen SS повезло меньше, и от этого они только громче кричали о своей чести. Генерал Феликс Штайнер, последний командир германского танкового корпуса СС (танкового полка, набранного в основном из этнических немцев в Румынии), обратился к тысяче ветеранов Waffen SS на первом из их ежегодных собраний в Нордмарке в 1954 году. Молча промаршировав через Рендсбург, они почтили память своих 350 тысяч товарищей, павших в “борьбе с большевизмом”. Штайнер резюмировал то, что станет мантрой их лоббистов на долгие годы вперед. Вынесенный им всем “коллективный приговор” был беспрецедентной исторической несправедливостью, сказал он. Они покорно сражались за свою родину и даже были пионерами Европейского сообщества: “В Waffen SS мы воспринимали Европу не как политическую цель или видение, а как человеческое сообщество”. Они были исключительно военным формированием, которое ошибочно связывают с собственно СС. Это было неправдой, поскольку тысячи человек переходили из Waffen SS в СС и тоже служили охранниками в лагерях. Воспитанные в “традициях лучших солдатских ценностей”, они могли гордиться своими достижениями. Их “этические концепции” представляли собой триаду “мужества, любви и смерти. Мужество сердца, являющееся мужским свойством, любовь ко всему, что нас создало, любовь к семье, Heimat и нашей стране. Смерть не является решающим фактором. Мужество и любовь сильнее!”14 Они были естественными кандидатами в новую армию, подчеркнул Штайнер, и были готовы служить новому демократическому государству, но могли сделать это только после того, как их последний товарищ будет освобожден из тюрьмы. Хотя ветераны Waffen SS так и не добились полностью равного отношения, к которому они стремились, некоторые из их льгот все же были восстановлены. И они были допущены в бундесвер: сперва – только нижние чины, но с 1961 года – и старшие офицеры, и генералы.

В 1950-е годы в Западной Германии действовало около 2 тысяч ассоциаций ветеранов. Многие из них были мелкими. Например, у 77-го пехотного полка был собственный информационный бюллетень, который рассылался 665 выжившим товарищам. Они проводили регулярные ежемесячные встречи в гостинице в Бонне, собирали информацию для истории полка и помогали вдовам с подачами заявлений на пенсию. Забота о выживших и инвалидах для некоторых сделала полки второй семьей, отражающей “более мягкие” добродетели товарищества. Популярность ветеранских клубов не следует преувеличивать – к 1959 году организаторы ассоциации 77-го пехотного полка сетовали, что только 13 % их товарищей отвечают на их письма15. Однако и недооценивать их не стоит. В 1970-х годах они все еще насчитывали 2 миллиона членов. Их встречи сочетали в себе общение и поиск товарищей, пропавших без вести (еще в 1977 году было проведено 1,7 миллиона поисков) с заверениями, что они вели “хорошую” войну.

В сентябре 1956 года около 18 тысяч солдат бывшего Deutsches Afrika Korps высадились в Дюссельдорфе. Их возглавил Эрвин Роммель, “лис пустыни”, – будучи обвиненным в том, что он поддерживал офицеров в ходе подготовки ими заговора 20 июля 1944 года, Роммель был вынужден покончить с собой в октябре, чтобы избежать позорной казни, но его дух присутствовал в лице его вдовы. По улицам ездили старые джипы. Несколько протестующих бросили вонючие бомбы и написали на памятнике павшим героям: “Война: никогда больше”. Их заглушал голос Лале Андерсен, исполнявшей “Лили Марлен” перед собравшимися. Все было почти так же, как в старые времена, только на Рейне, а не в африканской пустыне. Решающим