Крах атамана - Олег Георгиевич Петров

меня никаких стволов, – твердо ответил Лосицкий.

– А раз нету, так и тем более открывай. Чего ж тады, мужик, таисся? Чево скрывашь? Не-ет, проверка не помешает! – нетерпеливо, уже явно злясь, выкрикнул молодой.

– Не открывай, Васенька! – в слезах прошептала Сабина Ильинична.

– Ну что ты, Сабиночка, – с деланой бодростью шепнул в ответ муж. – Нам бояться нечего.

Он с шумом выдохнул воздух, решительно шагнул вперед и откинул кованый крюк дверного запора. Снаружи энергично поджали, и в сени ввалилась вчерашняя троица, гонявшая чаи у соседа Жулевича.

– Предъявите документы! – загородил дорогу Лосицкий.

– Вот те мой мандат! – ткнул револьверный ствол обходчику в лицо скуластый невысокий крепыш в долгополой солдатской шинели и ботинках с обмотками, но, ухмыльнувшись, вытащил из кармана сложенный вчетверо помятый лист.

– На, читай! Вишь – Госполитохрана, мандат на обыск! Понял ты?

– Долгарь! – обернулся второй к последнему из троицы. – А ну-ка, волоки сюда того толстопузого.

Названный «Долгарем» исчез за дверью.

– Так-с, граждане… Значитца, хозяин, оружия у тебя нема? – гоголем прошелся по кухне перед Лосицкими один из двоих оставшихся – щурящийся молодой парень, ростом заметно выше маленького «солдатика». Одет был «гоголь» в засаленный френч английского сукна на овчинной подстежке и черные плисовые брюки, заправленные в стоптанные ичиги. Не говорил – цедил, поводя из стороны в сторону вороненым «браунингом».

Заглянул, отведя стволом занавеску, в комнатку, где притихла кучкой на родительской кровати перепуганная ребятня путевого обходчика.

– Чего вы хотите? – подал голос Лосицкий. – Я же вам сказал…

– Молчать! Заткни едало! – заорал «солдатик».

По ступенькам, а потом в сенях затопали шаги, и в двери ввалился названный Долгарем. Он и еще один такой же «госполитохрановец» заволокли в дом осанистого степенного мужчину лет сорока.

– Осип Мартынович! Боже мой! Вас-то каким ветром?! – невольно воскликнул Лосицкий, увидев своего давнего знакомого Брозовского.

Тот нередко останавливался у них на ночлег, торгуя галантереей и бакалеей на станциях и полустанках. За постой всегда расплачивался – своим товаром, даже кое-какие вещи, чаще из собственного гардероба, хранил у Лосицких до следующего своего приезда.

– Да вот, дернул черт! – в сердцах отозвался Брозовский. – Поехали посмотреть лавку, подремонтировать, а тут эти…

– Молчать! – снова заорал низкорослый в шинели и скомандовал «гоголю» в засаленном френче. – Яха, ставь этого борова к стенке, лично в его буржуйские кишки пулю залеплю, страсть как охота!

– Ни к чаму мокруху разводить! – отрезал «Яха» и перевел глаза на Брозовского. – Ну, где твое добро?

– Тут, в сундуке. Открой им, Василий, чего уж…

– Хе-е… Ну и пожива! – разочарованно заглянул в сундук Долгарь. – Разве что, Миха, лапсердак на тебя впору, – повернулся он к четвертому налетчику, который, как увидела Лосицкая, заметно косил на правый глаз.

– Тащите торговца к Жулевичам! – скомандовал парень в английском френче. – И с ём тех двух, с которыми он сюды приехал! Всех в подполье!

Лосицкий переглянулся с женой, прижавшейся к стене. Сомнений уже не оставалось – в доме хозяйничали бандиты.

Когда Брозовского увели, вооруженный «браунингом» налетчик процедил:

– Добрые люди сказывают, что восемь сотен золотых ховаете… Добровольно выдадите или?..

Ствол пистолета нацелился в Лосицкого.

– Господи! Да откуда!.. – охнула хозяйка.

– Ишь ты, – хмыкнул «гоголь», подошел к Сабине Ильиничне, гаденько улыбаясь, навалился на нее боком, похлопал грязной пятерней по щеке.

Женщина отшатнулась, а бандит захохотал, удерживая на прицеле рванувшегося было к жене обходчика:

– Стой, дядя, где стоишь, не балуй! Дернешься – дырок в тебе с Бориской навертим – чисто в решето превратим! У-у, буржуи недобитые! Тряси мошной, падла!

– Отпусти жену, скотина! – с ненавистью выдохнул Лосицкий.

– Щас, тока пощупаю курочку! – продолжал скалиться бандит. – Где, Маруся, яички золотые? Чо обомлела-то?

– У нас нет таких денег, – сказал Лосицкий, четко разделяя слова.

– Ой ли, дядя! – ухмыльнулся низкорослый «солдатик», покачивая стволом револьвера перед лицом обходчика. – Давай, гони ржавье! Самолично и добровольно выдашь – разойдемся по любви. Хы-хы-хы! А то еще больше нашарим и уж тады разозлимся!

– Иди, шарь! – выкрикнул Лосицкий. – Буржуя нашел! Ты на руки мои погляди мазутные!

– Никшни, тварь паровозная! – гаркнул высокий. – Бориска, а ну-ка, давай их в подполье вместе с пацанвой!

«Солдатик» отшвырнул носком ботинка домотканый половик, нагнувшись, дернул железное кольцо, открывая черный квадрат подполья, откуда пахнуло замшелым и сырым.

– Ныряйте, по очереди!

Он рванул занавеску на дверях в комнатку.

– Геть сюда, сопливые! Кому сказал!

Дети подняли рев. Оттолкнув налетчика, Сабина Ильинична кинулась к ним.

– Стой, лярва! – оба налетчика устремились за ней.

Тут Лосицкий бросился на низкорослого, но высокий опередил, ударил обходчика ногой под колено, сбивая с ног. Со злобным остервенением – раз и еще, еще – пнул упавшего в бок.

Женщина страшно заголосила, ей вторили дети, которых тащил к черной дыре подполья, вырывая из материнских рук, матерясь и тыкая револьвером, низкорослый в шинели.

Вбежали, размахивая обрезом и короткой кавалерийской винтовкой, еще двое грабителей. Те, которых окликали Михой и Долгарем. Втроём столкнули женщину с ребятишками в подполье, следом швырнули хозяина, гулко захлопнули крышку.

Лосицкие слышали, как бандиты топали по квартире, переворачивали немудреную мебель. С грохотом летела посуда, трещала материя.

Внезапно крышка поднялась.

– Слышь, ты, сверчок запечный, вылазь! – приказал Лосицкому вспотевший в своем овчинном френче бандит.

Лосицкий медленно поднялся по скрипучим деревянным перекладинам.

– Дядя, отдай по-хорошему деньги, – с жуткой ласковостью в голосе попросил «Яха». – Жить-то тебе, вошь мазутная, хотца, а? В лоскуты резать буду…

– Оп-па-па! Есть! – заорал, тряся небольшим свертком, Долгарь, вывернувший на пол в спаленке вещи из окованного железными полосками сундучка. Троица, обступившая Лосицкого, тут же подалась в комнатушку.

Путевой обходчик вскочил на ноги и с размаху бросился, пригнув голову, к окну. Звон стекла слился с грохотом револьверного выстрела!

Лосицкий словно споткнулся у невысокого подоконника и медленно завалился набок, сбив растопыренными руками горшок с геранью и обливной кувшинчик, ноги неестественно загнулись, вздрагивая. Казалось, что убитый сейчас побежит по беленой стене.

Скуластый «солдатик», держа вверх стволом дымящийся револьвер, подскочил к телу, остервенело пнул ботинком, выматерился и еще трижды выстрелил Лосицкому в лицо. Кривясь, обернулся к застывшим у дверей в комнатку подельникам, переложил револьвер в левую руку, яростно вытер потную ладонь правой о шинельную полу.

– Ну, чо там?

– Зазря наводка, – буркнул Долгарь, повернулся к высокому во френче. – Надо, Яха, ноги уносить. Заберем тряпье, самовар вон, да и чо тут еще возьмешь! Хорошо еще у этого пузатого торговца серебришком разжились.

– Давай, подгоняй телегу, поедем, – кивнул «Яха» – Яков Верхоленцев, в чьей «ячейке», по Костиному приказу, орудовали теперь Бориска Багров, Мишка Долгарев и Мишка Жеребцов.

– А можа, и этих прибрать? – кивнул в сторону крышки подполья Бориска.

– А