Сергей Булыга - Царское дело

Ознакомительный фрагмент

— Ну, немного говорил, конечно, — ответил Маркел. — Но не напрямую, а так, загадками. Вот, говорил, будто тот человек, который убил лопаря, у меня в Рославле за забором толчется.

— Так и сказал, что в Рославле? — переспросил дядя Трофим. — Слово в слово?

— Ну, не совсем, — ответил Маркел. — Просто сказал: у меня за забором.

— Сказал: «толчется»? — уточнил дядя Трофим.

Маркел кивнул. Дядя Трофим подумал и сказал:

— Ага! — потом совсем тихо прибавил: — Васька Шкандыбин это, вот кто!

Маркел молчал. Дядя Трофим продолжил:

— И это очень просто. Не мог Гриша тебе прямо говорить, не хотел, чтобы другие слушали, вот он и говорил загадками. Поэтому и получается, что если он сказал, что за твоим забором, то это не за тем, рославльским, а здесь, за нашим, за князя Семена, ясно? Ведь ты же там сейчас живешь, поэтому и за твоим! А теперь дальше: за князя Семена двором стоит двор Богдашки Бельского, подлой скотины… Но ладно! Не беря к сердцу, просто скажем: там стоит двор Богдана Бельского, государева оружничего. Понял?

— Так это, что ли, он?! — недоверчиво спросил Маркел.

— Нет, конечно! — ответил дядя Трофим. — Пойдет он тебе лопаря резать, а как же! Разве это его дело? Да и Гриша говорил же: толчется! А Бельский там не толчется, а жительствует. Толчется у него Васька Шкандыбин, старший сторож, сын боярский из Коломны. Вот этот истинно толчется! Я как на крыльцо ни выйду, всегда его вижу. Туда-сюда прохаживается, пальцы вот так за пояс вставит, брюхо вперед выпятит и сапогом вот так пяткой упрется и носком повертывает. Пес!

— И нам нужно его брать? — спросил Маркел.

— Покуда еще нет, — сказал дядя Трофим. — Да его и не возьмешь так просто. Сперва надо, чтобы на него кто-то сказал. А если кто и скажет, то, не тебе законы объяснять, такого говоруна надо сперва на дыбу, и он там должен это повторить. А это не всякий сможет. Вот наш Гриша и молчит, висит и ничего напрямую на Ваську не сказывает. А как три дня отвисится и ни на кого не скажет, то мы, опять же по закону, должны его снять. И мы снимем. Да и если он даже скажет, а после под пыткой подтвердит, что приходил к ним Васька и зарезал лопаря… А Васька, знаешь, что скажет в ответ? Что это наговор, что это лопарь Гришу околдовал, вот он и несет чего ни попадя. Или если даже мы докажем, что нож, которым лопаря зарезали, это нож Васькин, то он и тогда вывернется! Он же тогда скажет так: да, был грех, зарезал, лопарь его околдовал, и он не удержался. А теперь, скажет, винюсь. И что ему за это будет? Наложат на него епитимью, и будет он сорок дней поклоны бить. И то если он Бельскому во все эти дни не понадобится. А если понадобится, то он его в тот же день выкупит, вот и все!

— Так что нам тогда теперь делать? — спросил Маркел.

— А мы, — строго сказал дядя Трофим, — должны не спрашивать, что нам, бедным, делать, а ясно и понятно показать, что Шкандыбин лопаря убил не просто так от колдовства и ни от чего другого, а единственно по злобному умыслу, желая государя погубить, вот что! Шкандыбин же, я понимаю, думал как? Что пока жив колдун, то государю никакой беды не сделаешь, колдун его охраняет, и поэтому надо сперва колдуна убить, и тогда делай с государем, что хочешь!

— Так, ты думаешь, царя убили? — чуть слышно спросил Маркел.

— Да, — коротко сказал дядя Трофим. — И я тебе после растолкую, что здесь к чему. А пока мы будем делать вот что: сейчас пойдем и переговорим с Ададуровым. С тем, который лопаря сюда привез. Ададуров много чего знает! Вот мы у него и спросим, кто к нему на этой последней неделе захаживал и про колдуна как будто невзначай расспрашивал. И оторви мне голову, Маркел, если он нам не скажет про Ваську! Пойдем, пойдем! Не беда, что уже ночь, кто же такой ночью спит, если такая у нас всех беда — царь-государь преставился!

И он указал на дворец. Маркел присмотрелся и увидел, что и в самом деле во многих окнах в щелях между ставнями был виден свет.

— Пошли! — опять сказал дядя Трофим. — Ададуров здесь недалеко. Он же сегодня в карауле, на верхнем рундуке возле царицыной лестницы. Ну!

И они вышли из-под навеса и пошли вдоль дворцовой стены.

11

Вскоре они подступили под очень высокое, так называемое Постельное крыльцо и там повернули, спустились вниз по кирпичным ступеням и остановились перед дверью. Дядя Трофим постучал условным стуком, им открыли, он показал овчинку и сказал «Смоленск», Маркел тоже сказал, и их пропустили во дворец. Там они опять пошли по его нижнему нежилому этажу, по низким длинным переходам. В сенях, когда такие попадались, их каждый раз останавливали тамошние сторожа, дядя Трофим показывал овчинку, говорил, что они по государеву делу, и их пропускали дальше. Потом они с нижнего нежилого поднялись на первый жилой этаж, там повернули к терему, прошли через первый рундук (там дядя Трофим, кроме Смоленска, назвал еще Казань) и поднялись еще выше, уже на второй жилой этаж. И вот там, на верхнем рундуке, стояли уже не стрельцы, а так называемые ближние государевы жильцы. У этих жильцов у каждого было по маленькому серебряному топорику на длинной ручке, и они стояли очень плотно. Дядя Трофим назвал Казань, жильцы ему в ответ назвали Астрахань, но при этом ни на шаг не расступились. Дядя Трофим, как ни в чем не бывало, спросил:

— А где Федя? — И, так как они промолчали, прибавил: — Федя Ададуров.

— Какой он тебе Федя?! — сердито ответил один из жильцов. — Он тебе Федор Григорьевич! Да он государев ближний…

— Но-но! — грозно перебил его дядя Трофим и поднял вверх овчинку. — Не треплите имя государево! Государь помре!

Жильцы понемногу стали расступаться. Дядя Трофим пошел вперед. Маркел пошел за ним. Дальше, за жильцами, была дверь. Дядя Трофим стукнул в нее и сразу же вошел. Там, прямо напротив двери, на мягкой лавке сидел очень важный господин в богатых одеяниях, без шапки и пил из кубка. Вокруг господина стояли жильцы, их было не меньше четырех. Господин посмотрел на вошедших и начал было грозно хмуриться… Но тут же смутился и приветливо сказал:

— Трофим! — И даже добавил: — Трофимушка! — После чего повернулся к жильцам и сердито велел: — Пошли все вон! И дверь прикройте!

Когда жильцы вышли, этот господин (а это был, конечно, Ададуров) опять очень приветливо продолжил:

— Трофим! Я тебя сразу узнал! — Отставил кубок и сказал: — Садись.

Дядя Трофим сел на еще одну лавку, напротив хозяйской. Ададуров глянул на Маркела, но ему ничего не сказал. Маркел остался стоять. Ададуров опять повернулся к дяде Трофиму, и тот сказал почти насмешливо:

— Рад, что ты меня не забыл, Федя. А я думал, забудешь.