Василий Ян - Том 2

— Что это значит?

— Я знаю все дороги и города великой русской земли. Я буду тебе полезен.

— Субудай-багатур! Покажи коназу землю урусутов.

Субудай-багатур развернул на ковре лист пергамента.

— Вот, коназ, смотри: вот Итиль, вот твоя Резан, вот Ульдемир. [299]Здесь все урусутские города, и реки, и дороги.

— Чертеж земель русских! Откуда? Как ты мог промыслить его?

— Я все могу! — Бату-хан положил руки на пергамент. — Вот так земля урусутов будет смята под моей рукой! Я заставлю всех покориться мне! Может, ты за этим пришел, урусутский коназ?

Князь Глеб, пораженный, молчал. Бату-хан продолжал, явно насмехаясь:

— Где же твои покорные нукеры? Где твой народ? Где твои подарки, великий коназ Галиб?

Князь Глеб тряхнул полуседыми кудрями:

— У меня больше нет ни народа, ни дружинников, ни богатства! Враги отняли у меня все. Мне пришлось бежать. Уж много лет я живу изгнанником у половцев.

Бату-хан нахмурился:

— Чего же ты хочешь от меня?

— Я хочу помочь тебе разметать моих врагов.

— Кто твои враги?

— Князья, правящие теперь Рязанью.

— Я сам наказываю своих врагов! Когда мы придем, погибнут все, не только коназы.

— Я ненавижу весь народ рязанский! Рязанское вече меня изгнало. [300]

Бату-хан взглянул на мрачно молчавшего Субудай-багатура:

— Что скажешь ты, мой мудрый советник?

— Бессмертный воитель, твой великий дед оставил в поучение потомкам мудрые законы. Они говорят, что «лазутчики, лжесвидетели, все люди, подверженные постыдным порокам, и колдуны — приговариваются к смерти».

Князь Глеб невольно отшатнулся. Бату-хан смотрел на него прищуренным глазом:

— Коназ Галиб! Не союзником моим ты будешь, а послушным нукером. Если ты захочешь обмануть меня, то простишься с жизнью. Можешь идти! Арапша, позаботься о нем!

Князь Глеб склонился до земли, ожидая приветливого слова. Бату-хан отвернулся. Субудай-багатур смотрел прямо перед собой немигающим глазом. Арапша с каменным, неподвижным лицом открыл дверь юрты.

Черные глаза князя злобно сверкнули. Он шагнул в ненастную тьму.

Глава семнадцатая

СКАЗКА О ХАНЕ ИТИЛЕ

…Чи-чи, вождь племени хун-ну, ушедшего на запад, сказал:

— Ведя боевую жизнь наездников, мы составляем народ, имя которого наполняет ужасом всех варваров… И хотя мы умрем, но слава о нашей храбрости будет жить, и наши дети и внуки будут вождями народов.

Буря разогнала съехавшихся на праздник монгольских ханов: большое вечернее пиршество было отменено. Бату-хан сказал, что намерен с немногими собеседниками провести вечер в шатре своей седьмой звезды Юлдуз-Хатун, и приказал баурши [301]приготовить там все для пира.

— На сколько гостей? — прошептал почтительно баурши.

Бату-хан зажмурил глаза, прошипел: «Хи-хи!» — и отвернулся.

Баурши бросился к своим помощникам и приказал быть наготове. Золотая посуда, напитки, копченая жеребятина, сладкие печенья и вяленый виноград, привезенные из Сыгнака, — все должно быть под рукой, сколько бы гостей ни прибыло на пир…

Юрта стояла на возвышении и была окопана канавкой, чтобы дождевые потоки в нее не проникали. Китаянка И Лахэ давала последние советы Юлдуз, как одеться, как встретить, что сказать.

— Я буду около тебя и шепну, если понадобится. Ничего не бойся!

Первым, по приказу джихангира, пришел Хаджи Рахим. Юлдуз сперва испугалась, но затем успокоилась, видя, что факих не узнает ее набеленного и раскрашенного лица. Она почтительно приветствовала его. И Лахэ подложила гостю замшевую подушку и стала расспрашивать его о том, что было на Итиле раньше, давно, тысячу лет тому назад. Хаджи Рахим отвечал подробно, И Лахэ слушала его внимательно и почтительно.

К юрте подскакали всадники. Впереди был Бату-хан в нарядной одежде и красных шагреневых сапогах. Вместе с ним прибыли Субудай-багатур и ханы, его неизменные спутники и собеседники за обедом.

Юлдуз в шелковой китайской одежде, в высокой бархатной шапке, убранной золотыми кружевами, встретила гостей. Она склонилась до ковра, когда Бату-хан вошел в юрту.

— Маленькая Юлдуз-Хатун, — сказал Бату-хан, усевшись на сафьяновых подушках позади костра, — я вспомнил, что ты умеешь хорошо рассказывать сказки. Поэтому я решил показать тебе замечательного человека, какие бывают только в сказках. Это колдун по имени Газук. Говорят, ему тысяча лет. Но он, конечно, так же обманывает, как теперь любят это делать все.

И Лахэ шепнула что-то своей госпоже. Юлдуз сказала:

— Если этот старик прожил тысячу лет, то он должен помнить народ хун-ну, который жил здесь, на реке Итиль, и, вероятно, видел его знаменитого вождя, царя Итиля. [302]

— Ты хорошо придумала, — заметил Бату-хан. — Посмотрим, что будет выдумывать старик.

Нукеры привели колдуна Газука. Тощий, сухопарый, с седой бородой, торчащей клочьями, он вошел в юрту, скованный цепью вместе с молодой женщиной. Из-под мохнатых седых бровей колдуна смотрели с испугом и ненавистью колючие глаза. Оба пленных присели на корточки близ стенки юрты.

Все с любопытством рассматривали колдуна. Он сидел, опустив веки с белыми ресницами. Иногда глаза приоткрывались и окидывали всех быстрым, испытующим взглядом. На старике был остроконечный колпак с нашитыми старинными монетами. Его полосатый кафтан, подбитый серой мерлушкой, был расшит цветными узорами и непонятными надписями. На ногах — просторные сафьяновые сапоги с очень длинными, завернутыми кверху носами. Колдун с важностью стащил сапоги и развернул портянки. Ногти на ногах оказались необычайной длины. Они скрутились, как сухие стручки. Между растопыренными пальцами ног были воткнуты высушенные лягушки. Монголы смотрели на колдуна, широко раскрыв рот, — такого шамана им еще видеть не приходилось!

Бату-хан спросил:

— Старик, сколько тебе лет?

— Не помню. Туман окутал пролетевшие годы. Может быть, мне тысяча лет, а может быть, и больше…

— Тогда ты помнишь время, когда здесь, на реке, жил народ хун-ну? Не можешь ли ты рассказать про царя хуннов Итиля?

Старик покачал утвердительно головой и зашевелил пальцами ног. Сушеные лягушки зашелестели.

— Я слышал сказку про царя Итиля. Ее здесь раньше рассказывали наши слепые сказочники.

— Расскажи нам эту сказку!

Газук закрыл глаза и стал медленно раскачиваться. Он начал нараспев на кипчакском языке, который Батый понимал: