Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро

цивилизации, два наследия, два разных образа жизни. Трудно решить, кто прав, хотя не стоит выбирать между фундаментом западной цивилизации (индивидуализмом как источником идей демократии и свободы) и альтернативной восточной цивилизацией с ее пирамидальной организацией общества, где потребность в демократии и, соответственно, свободе видится иначе, а порой и вовсе отсутствует.

Эти фундаментальные темы важны для попыток понять ориентиры общества, однако их обсуждение должно проходить в других сферах, с учетом социально-антропологических и исторических процессов. Я убежден, что демократия в том виде, в каком мы ее понимаем, не является актуальной для Китая. Очевидно, что это было так и в имперские времена, и даже в короткий республиканский период Сунь Ятсена, не говоря уже о Чан Кайши. Попытки подражания западным институтам, особенно в сфере гражданского общества, до сих пор приводили к самовлюбленным заблуждениями в виде «белой диктатуры», порождая сатрапии, которые провоцируют революции как альтернативу демократии. Возможно, в Китае стоило бы поэкспериментировать с «двухскоростной» системой не только в экономике, но и в политике. Своего рода «городская демократия» с более творческим социальным индивидуализмом и «сельская демократия» с меньшим идеологическим давлением, но утонченностью коллективных идеалов.

Добродетель, как правило, лежит посередине. Приспособление к глобализации через частичное изменение ее воздействия на общество. Китай никогда не станет Америкой или Европой, хотя временами его затрагивало (и затрагивает) стремление подражать им. У него другая ДНК, и я считаю, что так же, как он добился экономического успеха, вдохновляясь западными технологическими достижениями, он сможет разработать свою «пролетарскую демократию» по формуле, которая будет не заумной алхимией, а инструментом демократического правления, поскольку она будет опираться на консенсус. Почти полный консенсус.

Китайцы гордятся своей страной и ее сегодняшними успехами. В обмен на порядок, прогресс, социальный мир, безопасность и законность они готовы уступить обществу часть индивидуализма, а значит, и свободы. Мы должны это понять, иначе увязнем в бесплодных спорах о демократии, ее истинной ценности, жизнеспособности и ее врожденных недостатках. Подозрение, что демократия является идеей, трудноосуществимой и иногда даже предвестником анархии и хаоса, для большинства китайцев не является предметом для обсуждения. Диссидентство ограничено известными случаями, особенно в культурных кругах.

Верно, что диссиденты должны существовать, иначе мы столкнулись бы с иллюзорным и стерильным обществом.

Режим все реже прибегает к заключению в тюрьму, предпочитая перевоспитание.

В этом Китай не следует кодифицированной логике. Он реагирует на события порой неожиданным образом. Например, в Пекине существует группа студий и художественных ателье на территории бывшего оружейного завода «798», известного как место встреч и творчества художников-диссидентов. Двое из них, знаменитые братья Гао, стали символами: им удалось создать свою страницу на Facebook, несмотря на официальный запрет. Их работы (скульптуры, фотоколлажи, поп-арт) либо высмеивают Мао, либо обличают его, изображая стреляющим в Иисуса Христа на фоне великолепной скульптурной композиции. Работы неоднократно вывозились за границу, где их приобретали, а братья Гао продолжали их тиражировать; копия также установлена в их студии-галерее в Пекине. Молчание режима – загадка.

В 2008 году Пекин принимал Олимпиаду, в 2010-м проходила Всемирная выставка в Шанхае, к 2015-му страна похвасталась сетью скоростных железных дорог протяженностью 35 000 км, а к 2018-му обошла американские хайвеи с их 140 000 км. В 2019-м открылся четвертый столичный аэропорт, рассчитанный на 100 млн пассажиров. Сегодня 90 % мобильных телефонов в мире производится в Китае, и вскоре страна отправит человека на Луну. Но Луна – не единственная цель; в планах уже и другие планеты.

Я прекрасно помню времена 70-х и 80-х годов прошлого века, когда, возвращаясь из Китая, я сталкивался с недоумением и насмешками людей, которых встречал. Они спрашивали, зачем я туда ездил, ведь там царит нищета, все одеты одинаково, ездят на велосипедах, не имеют никаких перспектив и паспортов, угнетаемые тоталитарным режимом, обрекающим их на жалкое существование. Я с пренебрежением относился к такому невежеству и предрассудкам. Прощаясь, я в шутку добавлял: «Китай уже на пороге! Скоро он придет и съест рис прямо с вашей головы».

И хотя «скоро» – понятие относительное, с каждой новой поездкой я замечал, что гонка уже началась и все стремительно меняется. Сегодня те же самые люди выражают опасения по поводу китайского вторжения, мощной экономики, не уступающей американской, экспансии китайцев и их товаров. Их пугает, что китайцы стали хорошо одеваться, получили паспорта, перестали передвигаться на велосипедах и, кажется, готовы покупать все, не считаясь с ценой.

Для подавляющего большинства этих людей преображение Китая кажется смертельной угрозой. Китайцам уже недостаточно завоеванного богатства; они имеют паспорта и приезжают к нам толпами. Если это туристы бизнес-класса, заселяющиеся в пятизвездочные отели (когда те есть в наличии), то их принимают с распростертыми объятиями, ведь японцев вокруг больше не видно. Богатство приносят китайцы, желающие тратить деньги без скидок на модные бренды высокого класса. У бывших бедняков теперь совершенно иное отношение к деньгам. Преодолев годы лишений, когда на 5 юаней можно было пообедать в ресторане, а на 5 цзяо, или пятьдесят центов, еще что-то купить, сегодня китайцы достигли приемлемого уровня жизни, особенно в восточных провинциях, в отличие от менее развитых западных.

Китайцы третьего тысячелетия

К началу XXI века, по данным Национального бюро статистики, население Китая в пределах Народной Республики составляло ровно один миллиард четыреста миллионов и пять тысяч человек (возможно, чуть больше или меньше, учитывая сложность идеального подсчета в стране, где кочевой образ жизни еще не исчез полностью).

В отношении «социальных» показателей интерес представляет следующее: в 2019 году разница между числом рождаемостью и смертностью составила 4,67 млн человек: 14,65 млн новорожденных против 9,98 млн умерших. Однако среди новорожденных прослеживается аномальная тенденция: количество мужчин превышает количество женщин более чем на 3 %, что порождает социальную проблему, особенно остро ощущаемую в бедных и отдаленных районах, где дефицит женщин вынуждает холостяков стремиться к браку не только ради создания семьи, но и потому, что умереть без потомства до сих пор считается позором. Корни проблемы нехватки женщин уходят в древнюю традицию «Поклонения предкам», в которой участвовать могут только мужчины.

Особенно в отдаленных сельских районах вплоть до недавнего времени нередко пренебрегали заботой о новорожденных девочках и даже избавлялись от них, часто бросая, продавая бесплодным парам или в лучшем случае отдавая на воспитание или удочерение. Закон преследует такие деяния, но делает это довольно вяло.

Политика «одного ребенка», действовавшая с 1980-х годов на протяжении более тридцати лет и направленная на строгий контроль над рождаемостью для предотвращения демографического взрыва, в некоторой степени способствовала не только экономическому подъему, но и создала дефицит