Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14

— Я готов, — сказал он, принуждая себя казаться спокойным, — во всем повиноваться обычаям места, где мне, к сожалению, пришлось очутиться. Стоит вам приказать, и я тотчас все исполню.

С этими словами он вынул из кармана кошелек и мысленно поблагодарил судьбу за то, что сумел сохранить столь значительную сумму. С невольной улыбкой тюремщик взглядом измерил ширину, длину, глубину и степень наполненности кошелька, но эта улыбка, едва искривив его свисающую нижнюю губу и шевельнув жесткие сальные усы над верхней, тотчас исчезла: он вспомнил предписания, ограничивавшие его прожорливость и запрещавшие ему вцепиться, как коршуну, в свою добычу и разом сожрать ее.

Эта мысль охладила его пыл, и он угрюмо ответил:

— Цены бывают разные. Джентльмены вольны в своем выборе. Я требую только положенного. Но за любезность, — пробормотал он, — следует платить.

— Если ее можно купить, то я заплачу, — сказал Поверил, — назовите только цену, сэр.

В его голосе слышалось презрение, которого оп и не пытался скрывать, видя, что даже в этой тюрьме кошелек позволит ему иметь, хоть и косвенное, но могущественное влияние на тюремщика.

Начальник тюрьмы, казалось, тоже это понял: он невольно стянул с головы облезлую меховую шапку, но такая учтивость была настолько для него необычна, что пальцы его начали чесать заросший седыми волосами затылок, и он заворчал, как собака, которая перестает лаять, видя, что ее не боятся.

— Цены бывают разные. Есть дрянные камеры но сходной цене — одна крона, — но там темно и внизу проходит сточная труба; да и джентльменам бывает не по душе тамошнее общество — сплошь воры и мошенники. Есть и господское отделение: цена — один золотой: там сидят только те, кого обвиняют не менее чем в убийстве.

— Назовите самую высокую цену, сэр, и я заплачу, — коротко сказал Джулиан.

— Три золотых за баронетское отделение, — ответил правитель земного ада.

— Вот вам пять и поместите меня с сэром Джефри, — сказал Певерил, бросая деньги на стол.

— С сэром Джефри? Хм! Ах, с сэром Джефри? — подхватил тюремщик, как будто размышляя, что ему делать. — Не вы первый платите за то, чтобы повидать сэра Джефри, хоть вы и оказались всех щедрее. Правда, похоже, что вы последний его увидите. Ха-ха-хь!

Джулиан не совсем понял эти обрывки фраз, закончившихся хохотом, похожим на довольное рычание тигра, пожирающего добычу, и повторил свою просьбу поместить его в одну камеру с сэром Джефри.

— Не бойтесь, сударь, — ответил тюремщик, — я сдержу свое слово, потому что вы, как мне кажется, понимаете свое и мое положение. Подождите, Джем Клинк притащит вам дарби…

— Дерби? — перебил его Джулиан. — Неужели граф или графиня…

Граф или графиня! Ха-ха-ха! — снова захохотал или, скорее, зарычал тюремщик. — Чем у вас набита голова? Я вижу, вы птица высокого полета, но здесь все равны. Дарби — это кандалы, и весьма крепкие, дружок, залог хорошего поведения, мой мальчик. А если и этого окажется мало, я добавлю вам железный ночной колпак и дам еще душегреечку в придачу, чтобы вам было потеплее в холодные зимние ночи. Но не пугайтесь, до сих пор вы вели себя благородно, и я вас не трону. Что же касается дела, за которое вы попали сюда, то, бьюсь об заклад, это просто случайная драка, ну, на худой конец — убийство, только и всего. За это не повесят; разве только раздавят в тисках большой палец. Вот если вы замешаны в папистском заговоре — тут уж и я ни за что не ручаюсь… Уведи его милость, Клинк.

Один из надзирателей, которые привели Певерила к этому церберу, молча вывел его из комнаты, и они снова пошли длинными коридорами, по обе стороны которых виднелись двери камер, пока не достигли той, что была предназначена для Джулиана.

По дороге, проходя мимо этих обителей горя, надзиратель восклицал:

— Джентльмен, должно быть, спятил: за полцены можно было получить самую лучшую одиночную камеру, а он платит вдвое, чтоб сидеть в одном хлеву с сэром Джефри. Ха-ха! Уж не родня ли он вам, осмелюсь спросить?

— Я его сын, — сухо ответил Певерил, надеясь таким ответом закрыть рот наглецу, но надзиратель расхохотался еще громче.

— Его сын! Вот так история! Такой рослый парень, не меньше шести футов росту, — и сын сэра Джефри! Ха-ха-ха!

— Умерь свою дерзость, — сказал Джулиан. — Мое положение не дает тебе права оскорблять меня.

— Я и не собирался, — ответил надзиратель, едва удерживаясь от смеха, — он, должно быть, вспомнил, что в кошельке заключенного еще остались деньги. — Я смеялся только тому, что вы назвались сыном сэра Джефри. Впрочем, это не мое дело! Умное дитя всегда знает, кто его отец. Но вот и камера сэра Джефри. Разбирайтесь в своих родственных делах.

С этими словами он отпер дверь и впустил Джулиана в небольшую, но довольно опрятную комнату, где стояли четыре стула, низкая кровать и еще какая-то мебель.

Джулиан нетерпеливо оглядывался, ища отца, но, к его удивлению, в комнате, казалось, никого не было.

Он гневно повернулся к надзирателю и упрекнул его в обмане.

— Нет, нет, сударь, я не обманул вас. Ваш отец, если вы его так называете, притаился где-нибудь в углу. Ему ведь надо не много места, но я его быстро разыщу. Эй, сэр Джефри, покажитесь! К вам пришел… ха-ха-ха!., ваш сын или сын вашей жены, потому что вы, я полагаю, ничуть не виноваты в его рождении, пришел навестить вас.

Певерил не знал, что подумать о такой дерзости. Волнение, охватившее его, и предчувствие какой-то нелепой ошибки подавили его гнев. Он снова стал оглядывать комнату и наконец увидел в одном углу нечто похожее скорее на сверток малиновой ткани, нежели на живое существо. При криках надзирателя этот предмет ожил, задвигался, словно развернулся, и наконец выпрямился, с ног до головы укутанный в свое малиновое одеяние. С первого взгляда Джулиану показалось, что перед ним пятилетний ребенок, но, услышав пронзительный и своеобразный голос обитателя камеры, он понял, что ошибся.

— Надзиратель, — произнес странный голос, — что значит этот шум? Кто смеет меня беспокоить? Новые оскорбления на голову того, кто всю жизнь был предметом насмешек злой судьбы? Но у меня хватит духу устоять против всех несчастий. Душа моя не меньше ваших тел.

— Сэр Джефри, — сказал надзиратель, — разве так полагается принимать родного сына? Конечно, вы, люди знатные, сами знаете, как вам поступать.

— Родного сына? — воскликнул карлик. — Какая наглость!

— Тут, должно быть, ошибка! — вскричал Певерил. — Я ищу сэра Джефри…

— Он перед вами, молодой человек, — с достоинством сказал маленький обитатель камеры, сбрасывая на пол свою малиновую накидку и являясь перед ними во всем величии трехфутового роста. — Я был любимцем трех королей Англии, а теперь — житель этой темницы, забава жестоких тюремщиков. Я — сэр Джефри Хадсон.