Луи Буссенар - Секрет Жермены

— Привет Бам… Жан! — сказал он вошедшему.

— Привет, Брадесанду[23].

— Выпьешь стаканчик?

— Пожалуй.

Чокнулись, и Бамбош быстро сказал парню в форме:

— Беги к хозяину, и быстро! Я должен с ним встретиться сегодня вечером, непременно… Девчонка говорила с князем… Он поехал на улицу Поше. Точно! Скоро будет взрыв.

— Не бойся, — ответил малый по кличке Брадесанду, — хозяин принял меры.

— Тем лучше, а ты поторапливайся!

— Бегу. Однако, знаешь, мне надоело сидеть здесь на посту.

— Ты что, жалуешься, ты, кто больше всего любит безделье!

— Я не отказываюсь, но мне скучно и не хватает удовольствий.

— Ба! Как только дело будет сделано, патрон тебя сделает букмекером[24] на скачках. Действуй быстро.

На улице Поше, чтобы побыстрее расположить к себе консьержку, князь сунул ей в руку несколько монет и сразу спросил:

— Мадам Роллен живет здесь, не так ли?

— Вы хотели сказать, покойная мадам Роллен, месье.

— Как! Она умерла? — воскликнул русский, у него прямо в глазах потемнело.

— Вот уже три недели, в госпитале Ларибуазьер, как раз в тот день, когда пропала ее дочь Жермена. — И консьержка во всех подробностях рассказала гостю о гибели квартирантки.

Мишель с ужасом думал, какой удар нанесет это известие Жермене. Он поспешил спросить:

— А могу ли я видеть сестер Жермены, девиц Берту и Марию?

— Бог мой, дорогой месье, вам решительно не везет! Как раз сегодня утром за ними приехали, чтобы отвезти их к Жермене, она ведь, бедняжка, нашлась.

— За ними приехали? А кто приехал? — спросил князь, побледнев.

— Симпатичный старый священник, похожий на деревенского кюре.

— Можете ли вы хотя бы сказать, когда они вернутся?

— К сожалению…

— Он сказал, куда их везет, сообщил свой адрес?

— Не говорил. Малютки были так счастливы, а он так торопил…

У князя возникло смутное подозрение, он вспомнил сегодняшнее письмо и подумал, что оно имеет отношение к случившемуся, и отъезд девушек похож на похищение.

А что, если этот священник просто-напросто участник банды?

— Как только девицы Роллен вернутся или вы о них узнаете что-нибудь, известите, пожалуйста, меня. Вот мой адрес.

Консьержка рассыпалась в благодарностях, сказала, что исполнит все в точности, и даже сочла нужным добавить:

— Одновременно с Жерменой исчез еще один жилец. Порядочный молодой человек по имени Бобино, рабочий типографии. Об этом в квартале немного посплетничали, но совершенно зря. Между ним и Жерменой ничего не было. Скорее он был неравнодушен к Берте, ее сестре.

— Вы говорите, что молодой человек не вернулся с тех же пор?

— Даже не прислал никаких известий о себе, что меня очень удивляет.

Князь, еще более озадаченный, медленно поехал домой, с ужасом думая о том, как скажет Жермене о смерти матери, отъезде сестер и странном исчезновении скромного друга Бобино, кого решил непременно отыскать.

Бамбош, чье отсутствие дома не заметили, вернулся, прошел на чердак и наладил там подслушивающее устройство. Слова князя доносились совершенно отчетливо, и, хотя Жермена говорила очень слабым голосом, Бамбош вполне улавливал и ее речь. А ведь механизм этого домашнего прибора был чрезвычайно простым, даже примитивным. Отверстие трубочки выходило в комнату Жермены, его маскировала штофная[25] обивка комнаты, звук проходил свободно.

Жермена, увидав Мишеля, сразу заметила, что он расстроен, хотя тот изо всех сил старался казаться спокойным.

— Прошу вас, расскажите!

Хотя она говорила слабым голосом, Бамбош улавливал все.

— Я не мог повидать вашу мать… Она больна. Только не волнуйтесь, пожалуйста.

— Больна! О Боже! Бедная мама! Кто же ухаживает за ней?

— Она в приюте для выздоравливающих, — говорил молодой человек, стараясь оттянуть время, чтобы постепенно подготовить больную к тяжелому известию.

— Больна, и меня нет около нее! — рыдая сказала Жермена. — А сестры? Вы их видели? Дорогие мои, бедненькие, они-то как?

— Мне действительно не повезло. Представьте себе, их увезли, чтобы они побыли около матери. Думаю, вернутся дня через два. Консьержка ничего не могла мне сказать.

— В нашем доме у нас был друг, милый молодой человек Жан Робер, по прозванию Бобино… Юноша неравнодушен к Берте, он-то наверное знает.

— Его как раз нет сейчас в Париже, — пробормотал князь, совсем растерявшись.

— Как, и его тоже? Месье, вы от меня что-то скрываете! Мама больна, сестры уехали, Бобино нет, я похищена… Что все это значит, Господи? Говорите, умоляю вас! Вы такой добрый, так преданно обо мне заботитесь… Я, кажется, узнаю руку негодяя, который… От него всего можно ждать.

— Кто он, назовите его имя!

Не решаясь и не имея сил ответить, бедняжка разрыдалась.

«Если она сейчас заговорит, патрон погорел», — подумал подслушивающий Бамбош.

Но Жермена молчала. Князь, опасаясь повторного приступа болезни, не настаивал. К тому же он был даже рад прекращению разговора, ведь ему пришлось бы придумывать новые объяснения и, совсем запутавшись, он мог сказать неосторожное слово. Совершенно разбитая происшедшим разговором, Жермена сказала тихонько:

— Завтра я вам все скажу.

И впала в сонное оцепененье.

«А ты, мой князь, должен завтра быть мертв, — сказал себе Бамбош, бросая трубку акустического устройства. — В твоей смерти наше спасение, и ты приговорен».

ГЛАВА 13

Легко догадаться, что Брадесанду тоже состоял в услужении у графа Мондье. В его обязанности входило сидеть то в том, то в другом кабачке поблизости от дома Березова и ждать Бамбоша, который передавал ему для графа сведения обо всем происходившем у русского князя. Брадесанду быстро исполнил поручение Бамбоша. Тот ночью, наняв экипаж, понесся на площадь Карусель, где его с нетерпением ждал патрон.

Войдя в комнату графа, Бамбош крайне удивился, увидев пожилого священника в потертой сутане[26], по виду скромного и доброго. На вид ему было лет шестьдесят, руки у него дрожали, он то и дело нюхал табак и громко сморкался в большой носовой платок.

На минуту нахальный малый растерялся при виде почтенной особы. Старческим, немного дрожащим голосом священник предложил ему сесть, поправил очки в роговой оправе и спросил, зачем он пришел.

— Прошу прощенья, но у меня дело не к вам, господин кюре. Мне необходимо видеть графа Мондье.

— Я пользуюсь его полным доверием, говорите со мной как с ним самим.