Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон

Двое в соседней комнате повысили голоса, словно вступая в спор. Хансиро понял, что этот шум — всего лишь прикрытие для тех, кто сейчас подкрадывается к нему. Давление воздуха в комнате изменилось — воры приподняли бумажную стенку у него за спиной и тихо раздвинули ее. Хансиро приходилось сталкиваться с такими людьми. Он знал, что они отважны и жестоки в бою, но техника у них хромает.

Не вставая с места, Хансиро начертил в воздухе руками «девять символов» — девять магических знаков, применяемых ниндзя — «воинами-чародеями». Он знал, что это произведет впечатление. Потом воин поднял с пола три тонкие палочки, служившие вертелами для жарки угрей, и подбросил их в воздух. Затем быстрее, чем мог бы заметить глаз, выхватил из-за пояса короткий меч и несколько раз взмахнул им. На татами упало уже шесть палочек — каждый маленький вертел был разрублен вдоль на две части. Хансиро поднял эти шесть обрезков, подбросил их снова и снова рассек каждый обрезок надвое во время падения.

После этого он с серьезным видом вернул меч в ножны и сидел, не шевелясь, положив руки на бедра, слегка раздвинув в стороны локти и глядя прямо перед собой, пока восхищенные грабители тихо и быстро отступали.

Ягю Мунэёси[29], основатель школы «Новая тень», написал множество стихов о жизни воина, сражающегося мечом. Думая о Кошечке, Хансиро вспомнил самое подходящее к ней из этих стихотворений:

Хотя я побеждаю, сражаясь на мечах,

Я каменная лодка на жизненных волнах.

Покинув гостиницу, Хансиро вернулся в храм и приколол письмо Кошечки на прежнее место. Потом он пошел в дорожную управу. Там воину из Тосы пришлось обещать, уговаривать, льстить и выложить немало денег, но он сумел-таки получить на время лошадь без сопровождающего, который вел бы ее шагом. На этом коне Хансиро быстрым легким галопом поскакал к Футагаве, где находился знаменитый храм бога Инари.

ГЛАВА 53

Облака смятения

Беглянки покинули Мицуке в конце дня и подошли к Майсакэ только во второй половине часа Собаки. Несмотря на поздний час, на Токайдо светилось немало фонарей: путники пользовались тем, что дорога здесь была ровной, и торопились добраться до паромной переправы через коварный поток, название которого означало «Вот-вот разобьюсь».

Выбравшись на более или менее безлюдный участок тропы, Кошечка показала Касанэ «текучий шаг». Эту походку изобрели куртизанки, но ее переняли модницы обеих столиц. Кошечка продолжала учить свою служанку и подругу различным способам понравиться мужчине: она надеялась, что поклонник Касанэ так увлечется девушкой, что уведет ее с собой и избавит возлюбленную от опасного соседства госпожи-беглянки и опальной мстительницы.

— Туловище должно двигаться вот так, — Кошечка слегка поворачивалась в талии. — И шагай, словно разбрасываешь песок пальцами ног.

Касанэ, прикрывая лицо рукавом, чтобы скрыть смех, прошлась мелкими шажками. Кошечка положила ей руки на плечи и слегка встряхнула подругу.

— Не зажимайся. Держись так, словно собираешься взглянуть через плечо на своего любимого, — учила она. — Твой облик должен выражать печаль расставания и тайный призыв. — Кошечка отступила в сторону, чтобы оценить достижения своей ученицы. — Когда на ногах гэта, это выглядит лучше.

Их урок был прерван гулким ударом ручного барабана, в который била женщина, стоявшая у красных ториев, указывающих дорогу к маленькому синтоистскому храму.

— Остановитесь здесь! Остановитесь! Птица, знающая все о любви, предскажет вам будущее! Узнайте, что вас ждет! — Гадалка постучала по деревянному ящику с отверстием на крышке. — Все мои предсказания относятся только к любви.

Проходя мимо гадалки, Касанэ замедлила шаг и с тоской взглянула через плечо. Кошечка поняла этот взгляд: прорицатели будущего стояли рядами на ступенях каждого храма и толпились на перекрестках улиц. Время от времени она и сама чувствовала искушение заплатить за то, чтобы они заглянули в книгу судьбы.

Кошечка подала гадалке монету в десять мон. Та взяла деньги, втянула руку в широкий рукав, положила туда монету, потом стала трясти ящичек, пока из отверстия не показался конец тонкой бамбуковой палочки.

Касанэ вынула ее и прочла:

— Шестьдесят четыре.

Кошечка вздохнула: это было несчастливое число, и она боялась, что Касанэ ждет огорчение. Гадалка порылась в корзине, где хранились бумажки с предсказаниями, и нашла там сложенный в длину листок с нужным номером. Касанэ развернула бумагу, но увидела только едва заметные линии какого-то рисунка.

— Эти чернила не видны, пока их не подержат над огнем, — объяснила гадалка, подавая свой фонарь.

— Посмотрите! — Касанэ отодвинулась в сторону, чтобы Кошечка могла увидеть бледные тонкие очертания значков, которые возникали на бумаге рядом с корявым оттиском — грубым изображением птицы.

— Тот, кто вытянул эту записку, должен жить по божественному закону и почитать благословенную Каннон. Что же касается любви, желанный ему человек уже помолвлен. — Касанэ взглянула на Кошечку с тревогой и отчаянием в глазах.

Кошечка уже открыла рот, чтобы сказать крестьянке, что эта женщина обманщица и ее дурацкие предсказания ничего не стоят, но потом решила, что лучше поступить умнее, и протянула гадалке еще одну монету в десять мон.

— Попробуй еще раз, старшая сестра, — улыбнулась она Касанэ, которая смотрела на ящик с бамбуковыми номерками так, словно боялась, что палочка с цифрой ужалит ее, как змея.

Кошечка заметила, что в этот раз гадалка наклонила ящичек иначе, и из отверстия показалась палочка, лежавшая с другой стороны. Теперь она была уверена, что в ящике имеются два отделения — для хороших и плохих предсказаний, и гадалка всегда сначала выкидывает плохие номера, чтобы заставить клиентов снова попытать счастье в надежде на хороший исход. Мало кто уйдет, не сделав новой попытки.

— Девяносто девять. — Касанэ взглянула на Кошечку, ища поддержки. Та улыбнулась: это был счастливый номер.

— Тот, кто вытянул эту записку, — прочла Кошечка, — должен почитать божеств процветания. Если он что-то потерял, это будет найдено. Если он болен, обязательно выздоровеет. Если влюблен то добьется взаимности.

Касанэ сияла от счастья, когда Кошечка сделала ей знак возвращаться на дорогу. Барабан гадалки вновь грозно зарокотал.

— Эй-сасса, эй-сасса, — это приговаривал нараспев в такт шагам письмоносец, обгоняя беглянок. Как обычно, Касанэ жадно смотрела ему вслед: возможно, именно этот человек несет в Футагаву письмо ее любимого.

— Эй-корья, сасса, сасса… — И гонец скрылся в темноте.

— Ты думала о том, что станешь делать, если у ворот храма увидишь самого Путника вместо его стихов?

— Нет, госпожа. — Касанэ покраснела от смущения. — Ничтожные дела такой нескладехи, как я, не заслуживают вашего внимания, пока вы не найдете Оёси-сама. Пока великое зло, причиненное вашему отцу, не