Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры - Марк Коэн

– Бедное, бедное маленькое деревце… Ты совсем без корней, да?

Сара порывисто обнимает Франтишку в ответ и разражается рыданиями, которые, видимо, сдерживала очень долго. А я совершенно перестаю понимать, что происходит в этой психушке на выгуле.

Наша лунатичка что‑то шепчет Саре уже на ухо, а та только кивает. Видимо, одна я здесь не умею разговаривать с людьми.

Юлька снова и с завидной уверенностью в голосе вклинивается в трогательный диалог экзальтированных дев:

– Твой отец ведь имеет друзей в этом… в этом квартале? Раз он хороший человек, у него должны быть верные друзья здесь. Попроси помощи у них – люди становятся стократ сильнее, когда они объединяются ради благой цели.

Что за бред она несет?! Сказок перечитала, мозг пеной изошел?! Даже малявка Сара должна понимать, что это…

– А ведь это идея! Мы соберемся большой толпой и пойдем его освобождать!

О нет! Нет, нет и нет!

– Сара, не надо этого делать, – пытаюсь достучаться до нее. – Так у твоих родных будут проблемы с законом.

Малявка разворачивается прямо в кольце рук Франтишки и сверкает на меня злобно глазами:

– Этот закон – неправильный.

И бегом направляется в сторону торговой площади. Там немноголюдно, но Сара, кажется, знает, куда идти. Издали нам видно, как она обращается к какому‑то мужчине с длинными завитыми прядями у висков. Тот на миг кладет ей ладонь на макушку, но тут же разворачивается и идет прочь. Тогда она недолго ищет кого‑то глазами и подходит к следующему. И тоже говорит с ним. Житель штетла качает головой. Видимо, она пытается достучаться до друзей своего отца, но они или не понимают ее, или не хотят понимать.

У нее ничего не выйдет.

Сара мечется по крохотной рыночной площади, не встречая ни капли сочувствия. Что ж, это не худшее, что могло случиться. Лучше равнодушие, чем злоба; лучше тишина, чем крики ненависти. Разочарование рано или поздно добирается до каждого юного сердца.

Моя малявка сутулится и сжимает кулачки.

Но тут происходит то, чего нельзя было ожидать: Сара неловко вскарабкивается на край покосившегося колодца в центре рыночной площади и звонко обращается к торговцам, лавочникам и всем, до кого может докричаться утром буднего дня. Люди тянутся к Саре, но только чтобы снять ее оттуда, чтобы девочка не оскользнулась и не ухнула вниз, в ледяной мрак колодца, не проломила дурную голову.

– Что ты натворила?! – напускаюсь на Юльку. Та спокойно поправляет шапку на Франтишке, чтобы не сползала на глаза.

– Герою на перепутье должна встретиться ведунья, которая даст ему совет.

– Знаешь что, ведунья… с советами… – рычу, но времени на ссору нет.

Мы спешим к Саре, а когда подходим, вокруг колодца уже собралась небольшая толпа встревоженных жителей.

– …самый лучший человек! Он не делал ничего плохого…

Сара вещает, а люди вокруг кто слушает, а кто тихо переговаривается на идише. Видимо, польский здесь знают не все, и одни переводят другим. Кто‑то пытается сдернуть Сару с ее постамента, но она крепко держится за колодезный журавль.

– Вы все знаете Иосифа Бергмана! Знаете, что его обвинили только за то, что он один из вас! Из нас… И если вы ему не поможете, никто этого не сделает!

Люди возраста наших родителей и старше отворачиваются, прячут глаза. Кто‑то сокрушенно качает головой, а кто‑то принимается спорить. Какая‑то суровая женщина бойко потащила мужа прочь, наверняка домой, подальше от громких речей. Но наш миниатюрный Робеспьер не сдается, обращаясь со своей баррикады к каждому, кого знает по имени:

– Яков, дядя Яков! Папа говорил, ты его друг! – Мужчина в крошечной шапочке на затылке вскидывает на Сару круглые глаза с тяжелыми веками и горько кривит рот. – А с дядей Абрамом он часто играл дуэтом! Пан Эдельман, вы приходили к нам на шаббат много недель подряд, вы приносили мне лимонный шербет! А вы…

Не знаю, как это все прекратить. Если бы жизнь можно было отмотать назад, как пленку кинофильма перед новым сеансом, можно было бы успокоить Сару, наврать ей с три короба. Сказать что‑то другое, например что мы проведем какой‑нибудь ритуал, прочтем спасительное заклинание, как только она назовет нам адрес пани Новак… Она ведь ребенок, наивный ребенок, раз верит в сказки, в ведьм, в справедливость и людей. Да, это подло, но безопасно и…

– Смотри-ка. – Юлька пихает меня локтем в бок.

Франтишка подпрыгивает на месте и быстро хлопает в ладони, будто попала на представление кукольного театра.

Возле колодца появляются новые персонажи. Молодые парни и несколько девушек. Они бедно одеты, как и все вокруг, но чем‑то неуловимо отличаются от остальных на площади. Думаю, дело в мрачной решительности их лиц с крупными чертами. А еще у них на плечах я вижу повязки с красным кругом.

– Большевики?! – От ужаса у меня холодеет лицо и почти пропадает голос. – Коммунисты?!

Рука сама тянется к Юлькиной и сжимает ее горячую ладонь. Моя сообщница жмет мне руку в ответ.

– Нет. – Она умудряется расслышать мой сип. На лице победная ухмылка. – Что‑то иное.

Юноша в буйных каштановых кудрях легко подхватывает Сару с опасного бортика и садит к себе на плечо. И начинает говорить громко, уверенно. Мы не понимаем ни слова, но настроение на площади неуловимо меняется – люди подтягиваются ближе к колодцу, раздаются одобрительные выкрики. Молодой человек говорит все громче. В воздух один за другим поднимаются сжатые кулаки.

– Что. Ты. Натворила, – обреченно шепчу я.

– Ох, Сара! Ольга! Ольга, забери свою дочь!

Позади нас кричит пожилая женщина. Она хватается то за сердце, то за голову, причитая на идише.

– Вы знаете эту девочку? – тут же спрашивает ее Юлия самым невинным тоном.

– Это внучка моя, таки сущий шлимазл, а не девочка! Совсем разумения нет… Ой вей, еще и бундовцы здесь! Такой хипеш подняли!

Бундовцы – это, видать, те пламенные ребята, которых с таким вниманием слушают жители штетла.

Тем временем к колодцу и манифестантам пробивается элегантно одетая дама, яркая блондинка. Она вырывает Сару из рук молодого человека и волочет прочь, в нашу сторону. Мы с Юлькой предусмотрительно отходим подальше и оттаскиваем Франтишку, чтобы не попасть в жернова семейного скандала.

Раскрасневшись, блондинка широкими шагами приближается к пожилой еврейке, бабушке Сары. У самой малявки совершенно потерянное лицо, и не ясно, довольна она импровизированным собранием или нет. В любом случае для нее уже все кончилось.

– Я ведь просила вас присмотреть за Сарой! Я весь день… по городу… А здесь!

– У меня таки пациенты, я их пользовала! Нет у меня ни слуг, ни горничных с поварами!

– Мама, – слабо мяучит Сара.

– Лучше молчи, – шикает на нее блондинка, стискивая руку дочери. – Мы уезжаем, немедленно. Я не позволю дочери участвовать в… – она красноречиво машет рукой в сторону площади, – черт знает в чем! Прощайте.

За мостом, на котором мы заговорили с Сарой, виднеется блестящий капот машины – блондинка Ольга приехала на такси. Вскоре она и Сара исчезают в салоне автомобиля, и тот трогается с места, быстро удаляясь по разбитой дороге.

Толпа на площади постепенно расходится.

– Курва. – Старушка смачно плюет на дорогу.

Непонятно, к чему именно относилось брошенное в сердцах слово, но вид у пожилой женщины действительно несчастный.

Вот и все. Чего мы добились своим визитом в штетл? Только разворошили осиный улей, рассорили людей, спугнули Сару