Том Шервуд - Адония

Ознакомительный фрагмент

Словно большие чёрные птицы метнулись к Адонии служительницы пансиона, стащили с неё и сбросали на лавку предметы мальчишеского облачения и, схватив за ручонки, потащили, почти понесли Адонию к чану.

– Дёготь лить, донна Бригитта? – торопливо спросила одна из служек, закручивая обнажённой по локоть рукой воду в чане.

– Это же надо – вырядиться в мужское! – подходя ближе, гневно выговорила среднего роста, с властным взглядом тёмных глаз, с очень смуглым лицом дама. На голове у неё был высокий, сильно крахмаленный белый колпак. – Маленькая ведьма! – И, глянув на послушницу, приказала: – Лить дёготь. И побольше. – Затем, переведя взгляд на Адонию, брезгливо спросила: – У тебя вши есть?

– Что такое вши? – вздрагивая от прохлады, спросила Адония.

– Вот вам, – на мгновенье вознесла руки к закопчённому потолку донна Бригитта, – ещё одна дворяночка. – И громко распорядилась: – Обрейте её. Даже если вшей нет.

– Где мама? – спросила, охватывая себя за плечи, Адония.

– Ещё раз услышу про маму, – вытянула в её сторону смуглый палец метресса, – принесу розгу.

– Что такое розга? – тут же спросила девочка.

В этот миг одна из служек ладонью, как бы невзначай, закрыла неосторожной пришелице рот и поместила её в купальный чан.

– Напрасно стараешься, сестра, – холодно проговорила метресса. – Пусть эта дворяночка сразу покажет весь свой норов. Будем знать, с чем иметь дело.

– Она же такая маленькая, – виновато пробормотала девушка. – Она сама не понимает, что говорит.

– Я понимаю! – заявила набрасывающая на себя тёплую воду Адония.

– Как твоё имя? – зловеще вопросила метресса.

– Папа звал меня Адам, – сказала девочка. – Когда он придёт?

– Твой папа никогда не придёт. Он умер, и его закопали в землю.

– А где мама?

– Я предупреждала тебя! – скорбно сложила перед собой ладони метресса и вышла.

– Молчи, деточка! – горячо зашептала девушка. – Потом, когда ляжешь спать, я тебе расскажу, как себя нужно вести, а пока молчи, не зли её! Делай всё, что она велит! Она ведь и в чулан запереть может…

– Что такое чулан?

– Очень плохое место. Там холодно, страшно, и крысы.

– Наша собака однажды поймала крысу! Такую серенькую. Мне её было жалко.

– Хорошо, хорошо. Какие у тебя чудесные волосы. Как будто бы золотые. Вот что действительно жалко…

Через полчаса Адония, с обритой наголо головой, кутаясь в кусок грубого полотна, подошла к лавке – одеться. Но вместо её привычной одежды на сырой плахе лежали белая ночная рубашка и длинное серое платье.

– Я не хочу это надевать, – сказала, вцепившись в банную ткань, Адония. – Где мой камзольчик?

– Ты спрашивала, что такое розга, послышался вдруг знакомый уже голос.

Донна Бригитта быстро приблизилась, вскинула одну руку, чтобы придержать высокий колпак, а второй вскинула гибкий прут – и со свистом опустила его наискосок на мокрую спинку девочки. Адония вздрогнула, зашипела от боли – но не заплакала. Она лишь подняла личико и посмотрела на внезапную повелительницу своей жизни – с безмерным удивлением в маленьких синих глазах.

– Не смей на меня смотреть! – прошипела метресса. – При встрече со мной ты должна смотреть в пол! Под ноги!

– Мама добрая, – вдруг громко произнесла девочка, упрямо глядя вверх, – а ты – злая!

Служка, стоящая рядом, вздрогнула и отвернулась. Донна Бригитта, скривив лицо, взвесила в руке прут. Сказала, пристально глядя на стоящую перед ней трёхлетнюю девочку:

– Ты определённо желаешь, чтобы я стала твоим врагом. Напрасно. Я слишком страшный враг.

И, привычным движением заложив розгу подмышку, повернулась и вышла.

– Быстрее, горе моё! – забормотала, пристанывая, служка и принялась облачать Адонию в серый приютский наряд.

Одев девочку, она повела её по длинному сумрачному коридору.

– Сейчас тебя покормят, – торопливо втолковывала она на ходу, – потом я отведу тебя к остальным воспитанницам, будешь знакомиться. У нас тут много девочек, и есть даже такая же маленькая, как ты. Её зовут Ровена. И, когда вы подружитесь…

Но закончить фразу ей не пришлось. Откуда-то из бокового закоулка выбежала та служительница, что недавно испугала Адонию своей бородавкой, и, присев, быстро спросила:

– У твоей мамы какое было самое любимое платье?

– Ой, белое! – радостно воскликнула девочка. – И с розовыми цветами!

– А какие у неё были волосы?

– Ой, чёрные! Она здесь? Она приехала? Где она?

– Узнаешь, когда покормят, – бросила через плечо служительница, спеша назад, в закоулок.

Адония не замечала больше ничего вокруг – как обставлена столовая, кто готовит пищу, чем её кормят. Она торопливо жевала, так же торопливо глотала. Спустив одну босую ножонку и касаясь пальчиком пола, она неотрывно смотрела на дверь. Наконец, всё предложенное было съедено, но вести к маме её не спешили. А были вокруг какие-то шаги, шуршание, шёпоты.

И вот, пришла, запыхавшись, служительница с бородавкой, и призывно махнула рукой. Адония, скользнув с лавки, со всех ног бросилась к ней.

– Мама приехала?

– Да, приехала. Иди быстро.

Они миновали длинный и гулкий зал и какие-то коридоры, и вдруг после очередного поворота, в алькове, слабо освещённом уличным светом, пробивающимся сквозь узкое зарешёченное окно, Адония увидела стоящую к ней спиной женщину в белом с розовыми цветами платье и с длинными чёрными волосами.

– Мамочка! – пронзительно вскрикнула Адония и побежала к женщине, протягивая к ней свои тонкие ручки.

Женщина обернулась, сделала быстрый шаг навстречу, взмахнула рукой – и бегущую девочку встретил жестокий удар розги.

– Вот тебе мамочка, маленькая ведьма! – с явным облегчением в голосе «пропела» донна Бригитта, и снова взмахнула рукой, и ещё, и ещё.

Адония, крича, упала на пол, заползла в угол и там свернулась в клубок. Розга сломалась. Метресса быстро протянула руку, и служительница торопливо подала ей новую.

Пришла в негодность и вторая розга. Всё, что Адония только что съела, вышло из неё обратно.

– В чулан? – деловито спросила служительница.

Метресса, взглянув на застывшее, позеленевшее лицо девочки, брезгливо сказала:

– Умойте её. И – в общую спальню. В чулане не выживет, а за неё хорошие деньги платят.

Донна Бригитта прошла в свой тёмный, отделанный чёрным лаковым деревом кабинет. Через пять минут туда же торопливо вошла молодая служка.

– Вызывали меня, госпожа? – спросила она, низко кланяясь.

Метресса прошла к небольшому столу-конторке, опустилась в мягкое кресло и рассудительно произнесла:

– Это вполне уместная строгость. Все девочки у нас – или незаконнорождённые, или просто неудобные для своих родителей дети. Нам щедро платят за то, чтобы девочки не вспоминали о том, что у них есть дом, и за то, чтобы они не стремились в этот дом вернуться. Достигнуть этого можно лишь строгостью. Если кто-то из воспитанниц позволит себе смело смотреть на меня или задавать мне вопросы – то мне останется только пойти в пастушки. Ты хочешь, чтобы я пошла в пастушки?