Иван Дроздов - Подземный меридиан

Шатилов набросил на себя маску добродушного мужичка и, войдя в свою излюбленную роль, голос даже как–то ловко подстроил под селянина. И метал он этим голоском свои ядовитые стрелы. И каждый думал: не в меня ли мечет стрелы эти директор?

— Он, Самарин, не только важный приборчик изобрел, но и сумел внедрить его на шахтах. Без чьей–либо помощи. А ведь Самарин не в тресте столовых работает, он наш человек, институтский. Выходит, и приборчик сделан не на кондитерской фабрике, а у нас, в институте. Он, этот бригадир, и целую электронно–вычислительную машину сделает! А мы будем эпохальные темы разрабатывать — дополнять, уточнять да планировать. А то ещё в Москву план повезем, согласуем, утрясем, заручимся мнением. Как же иначе? Важные дела нельзя делать иначе. А он, Самарин, без согласований работает. Так работает, что институт для него и не существует.

Каиров повернул к директору голову; не глядя на Шатилова, сказал:

— Николай Васильевич! Самарин — научный сотрудник. Вы же сами приказ подписали.

— Вот и ладно, — закивал головой директор. — Сотрудник — это хорошо. Значит, институт и он, Самарин, — одно целое. Тут уже ничего не скажешь. Тут уже порядок. Скоро наступит полоса отчетов — неприятная полоса. Тут вам и комиссии нагрянут, все будут изучать, записывать, а потом доклады настрочат. Ну да ничего, обойдемся: бог не выдаст, свинья не съест. Мы теперь не то, что прежде, — голенькими их встречали, у нас теперь есть кое–что показать и даже похвастаться можем. Мы недавно с вами помпочку сделали… Где там Николай Николаевич Кандыба?.. Ах, вон там он, в уголке сидит, — спасибо вам, Николай Николаевич, за помпу, это по вашему планчику мы её смастерили. И лаборатории управления кровлей спасибо. Она тоже кое–что к отчету приготовила. А теперь вот и самаринские машинки прописку в институте получат. Что бы там ни судачили злые языки в адрес института, а жизнь наша становится веселее.

Шатилов, погасив свой голос, склонился над папкой, сделал вид, что с этим все ясно, а что есть другие дела, не менее важные, но только он, не знает, за какое из них следует приниматься. И начальники лабораторий, и заместители директора сидели опустив головы. Все они испытывали состояние школьников, которых отчитал учитель, отчитал несправедливо, но жаловаться некому и сделать ничего в свое оправдание нельзя. Каиров, сидевший в кресле возле стола директора, беспокойно оглядывался. Он, как опытный боксер, терпеливо сносил удары противника, выжидал. Его утешала мысль: Самарин будет с ним, в его лаборатории. Время ещё покажет, способна ли лаборатория шахтной автоматики решать «эпохальные проблемы».

4

В институт Самарин пришел в девятом часу. Андрей явился на работу, как на праздник, в новом коричневом костюме, чисто выбрит, подстрижен. С волнением вошел он в левое крыло здания. Долго ходил по коридорам, читал вывески на дверях — названия отделов, секторов… В лаборатории шахтной автоматики ему предстояло трудиться. Как знать, может быть, пройдет несколько лет и он станет таким же уважаемым человеком в науке, как, скажем, вот: «Старший научный сотрудник И. М. Грива», или: «Заместитель начальника лаборатории Л. Г. Папиашвили».

Перед дверью Папиашвили Самарин остановился. Вспомнил, как третьего дня этот молодой, модно одетый человек велел позвать Самарина. У них произошел неприятный разговор.

— Я полагаю, ваш АКУ, — вежливо говорил Папиашвили, — имеет прямое отношение к автоматизации шахт. Значит, лаборатория шахтной автоматики и вы, товарищ Самарин, решают одни и те лее задачи. И нам известно, что вы охотно пользуетесь трудами нашей лаборатории. Нам только неясно, почему при этом вы не ставите нас в известность?.. Нам, извините, это не нравится.

Папиашвили говорил спокойно, но глаза его метали холодные искры. Несоразмерно большая голова, приплюснутое со стороны щек лицо — каждая складка обнаруживала нервозность и неприязнь. Только губы, сухие и бескровные, то и дело раскрывались в улыбку, но и улыбка его была такой же холодной, как и глаза.

— Очевидно, тут вышло недоразумение, Леон Георгиевич. Я не знаю трудов вашей лаборатории, а потому и не мог ими пользоваться.

— Верно, голубчик, верно! Возможно, я не так выразился. Мы не собираемся вас обвинять, но и вы и мы — работники одного института; вам, надо полагать, тоже не безразлична репутация нашей фирмы.

— Что же от меня требуется?

— Техническая документация прибора. АКУ хоть и внедрен на шахты, но он ещё несовершенен, над ним надо работать — тут вам без помощи лаборатории не обойтись.

— У меня нет чертежей, — сказал Андрей, — я их отослал в Центральное бюро по изобретательству.

Улыбка стаяла с лица Папиашвили, на Самарина сыпались одни холодные искры.

— Позвольте, а документация?

Андрей пожал плечами, извинился и склонился над рабочим столом.

С того дня Самарин не видел Папиашвили — этого стройного молодца, всегда одетого ярко и с иголочки.

Пока Андрей слонялся по коридорам, предавался размышлениям, ученые явились на работу и заполнили все комнаты.

В кабинет Каирова вошли несколько человек. За ними вошел и Самарин. Каиров махнул ему рукой, приглашая садиться.

Андрей не прошел вперед, а присел в кресло за спиной молодой женщины с копной крашеных рыжих волос. Она, очевидно, не заметила вошедшего и продолжала не слишком вежливым тоном:

— Если вы решили, что я за какие–то гроши буду тянуть всю теорию, то вы ошиблись.

— Милая, золотце, нет у меня возможности…

Разговор принимал меркантильный характер.

— Мы знаем, что у вас есть и чего у вас нет. У вас всегда была для меня одна работа. Марта, делай то, Марта, делай это. А что Марта ежемесячно теряет сто десять рублей — это никого не занимает.

— Позвольте, какие сто десять рублей?

— Кандидатские! Вот какие!..

— Но вы же не кандидат!

— В том–то и дело, что не кандидат. А когда стану кандидатом, буду получать на сто десять рублей больше.

— Но кандидатскую надо защитить. Пишите диссертацию, подавайте на учёный совет…

Марта прервала Каирова:

— Вы полагаете, Борис Фомич, что я не понимаю кухни? Скажите вы мне завтра, что в ученом совете будет у меня серьезная поддержка, я тогда с превеликим удовольствием.

— Но я же не могу…

— Расскажите другим, что вы можете, а что не можете… Нет, Борис Фомич, зачем вам надо думать, что вы разговариваете с наивным человеком.

Женщина взмахнула пухлой короткой рукой и круто повернулась. Тут она заметила Самарина и на ходу кинула на него недобрый, раздраженный взгляд.