Александр Зеленский - Чекан для воеводы (сборник)

Ознакомительный фрагмент

— Ты, что ли, дядя Ферапонт? Лазаешь тут в неурочное время… — тихо сказал он.

— А то кто ж, — выдохнул Ферапонт, сразу признавший Прошку. — Ты, гляжу, живой остался? Бог тебя спас. А вот нашего хозяина Бориса Васильевича Шеина Бог прибрал. Царствие ему небесное!

— Знаю, — кивнул Прошка. — Я видел, как он поднял в воздух цельную польскую батарею. Геройский был у тебя хозяин.

— Ты, видать, больше моего знаешь. Стало быть, надо тебя с собой захватить для того, чтобы в точности исполнить последнюю волю нашего батюшки.

— Ладно, о его последней воле после расскажешь, — заторопился Прошка. — А сейчас нам с тобой самое время ноги уносить отсюда, пока не поздно.

— Вот и я про то, — согласился Ферапонт. — Ты, помнится, говорил о каком-то подземном ходе из крепости?..

— Точно. Начинается он во дворе кабака Кузьмы Окорокова. Знаешь такого?

— Как не знать? Да только дом-то его вместе с кабаком сгорел до тла. Пожгли его вороги, я сам видел…

— Не беда, дядя Ферапонт, авось да небось выберемся. А это шкатулка, что у тебя в руках — все твои пожитки?

— Все. Пожитки наши жидки, — усмехнулся Ферапонт. — Успел из дома только эту шкатулку спасти перед тем, как ворвались к нам святотатцы и разбойники, чтобы грабить да жечь. В ней, Прошка, все теперь мое достояние. В ней, да вот в этом чекане. Топорик этот завсегда при воеводе был, как оберег. А вот в последнюю свою вылазку на врага не взял его воевода с собой. Так я тебе его дам, ты ведь с ним половчее управишься в случае чего…

— Чекан — это хорошо. Побъемся еще! А вот золото, брильянты в твоей шкатулке — это на том свете нам не понадобится, — усмехнулся Прошка, тут же приведя строки из Евангелия, которые часто повторял станичный голова Сусалов: — «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут».

— Нет, братец, здесь лежит куда большая для меня драгоценность — послание батюшки воеводы к нашей матушке Евдокии Никитичне. Нельзя даже помыслить, чтобы сие послание попало в лапы нечистого…

— Тихо! — неожиданно прервал Ферапонта Прошка. — Упомянул нечистого, он тут как тут! Чертей во плоти целых пятеро…

Действительно, недалеко от беглецов прошли, гремя оружием, пятеро королевских наемников, все еще продолжавших рыскать по крепости в поисках живых защитников и хоть каких-нибудь ценностей.

— Пронесло, — переведя дух, перекрестился Ферапонт.

— Иди за мной и не отставай, — сказал Прошка, направляясь в ту сторону, где находилось кабацкое пепелище.

Через полчаса беглецы, воспользовавшись ночной темнотой, добрались до лесной опушки.

— Выбрались, — снова перекрестился Ферапонт, оглядываясь назад.

Вдали горел Сокол, освещая окрестности неверными отблесками пожаров.

— Как полыхает, — снова сказал Ферапонт, — будто погребальный костер…

— А вот и нет, — не согласился станичник. — Я вижу птицу сокола, которая превращается в сказочную птицу феникс. Гляди, как она огненными крылами машет! Вот-вот взовьется в небесную высь, чтобы навсегда остаться в памяти людей…

— Ну и выдумщик ты, Прошка! Такое придумать… А ведь и правда крылами машет, словно феникс…

Глава 7. Планы меняются

У короля Батория снова разболелся живот и потому его совершенно не обрадовал доклад маршалка Грифовского, возглавившего после гибели пана Ястребовского полк королевских гусар. А ведь в этом докладе говорилось о «блестящей победе над неприступной крепостью Сокол доблестных польских рыцарей».

— Точно так же мы возьмем на саблю саму Москву! — самоуверенно заявил пан Грифовский, у которого нос вместе с висячими усами очень напоминал клюв птицы-падальщика под названием гриф, которых король имел счастье видеть на рисунках, сделанных монахами-иезуитами в одной из римских католических библиотек.

— До Москвы еще далеко, — хмуро ответил король, — а живот у меня болит уже сейчас… Все вон! Позвать сюда эту франкскую бестию мэтра Делиже!

— Я уже здесь, ваше королевское величество, — поклонился Делиже, войдя в цветастый шатер монарха.

— Опять этот несносный Ла Форт не уследил за тем, чтобы я не переел за ужином. Это же очень вредно! Вот все вы такие франки, — попенял лекарю король Баторий. — Вам бы только деньги из моей казны хапать, да уплетать за обе щеки за моим столом…

— Ваше величество, выпейте эту чудодейственную микстуру, — наливая из пузырька в мензурку какое-то снадобье зеленого цвета, сказал Делиже.

— Сам пей! — потребовал Баторий, вспомнив о незавидной судьбе короля Франции Генриха Второго, подробности о похоронах которого совсем недавно поведал ему все тот же Ла Форт.

— Извольте, ваше величество, — снова поклонился лекарь. — Видите, я уже пью… Фу, ну и гадость! Простите, ваше величество! Это очень полезная микстура, настоенная на тринадцати травах, произрастающих на горных лугах.

— Ну, хорошо, — нехотя согласился король, принимая мензурку с микстурой из рук лекаря. — За здоровье короля Речи Посполитой! — сказал он и одним духом проглотил лекарство, после чего почмокал так, будто выпил драгоценное столетнее вино. — Вкус тонкий, хотя многовато горечи. Но в целом съедобно.

Через час король Стефан Баторий, отказавшись от завтрака, пожелал осмотреть «места боевой славы польского оружия». И первым делом пан Грифовский услужливо сопроводил его величество на холм, откуда еще вчера стреляла по Соколу орудийная батарея.

— Это все, что осталось от моей самой большой пушки? — поинтересовался король, с интересом разглядывая разорванное орудийное дуло.

— Здесь, на этом самом месте, произошло главное событие вчерашнего сражения, позволившего нашим славным воинам взять эту неприступную крепость, — велеречиво пояснил пан Грифовский. — При этом погибло много солдат с той и с другой стороны. Потери уже подсчитываются. Но крепость Сокол, гарнизон которой осмелился противостоять вашим смелым солдатам, пала. И так будет с каждой крепостью, каждым городом, кто только попробует противиться вам, ваша королевское величество!

— Жаль пушки, — не слушая спич пана Грифовского, задумчиво произнес Стефан Баторий. — Вот и доверяй после этого наемникам… Если бы не этот чертов Гансик, большая пушка продолжала бы радовать меня и нагонять страх на всех врагов Польши. Кстати, что сталось с мастером Гансом Штольцем?

— От него не осталось мокрого места, — ответил пан Грифовский.

— Что вы говорите? Мокрого места?.. Ай-яй-яй, как жалко пушки!..

— Остались целыми подручные Штольца, — напомнил подчаший Порский, находившийся в свите короля.