Александр Старшинов - Наследник императора

Ознакомительный фрагмент

— Где Кориолла, Прим? — спросил центурион.

— Дома, господин.

— Как она?

Прим замялся, потом сказал:

— Капризная стала до жути. Прежде такая добрая была! А сейчас: не терплю это, не хочу то… Но делать-то нечего, просто переждать надо.

— Я о здоровье.

— Госпожа в здравии.

Центурион, до этого смотревший на старика напряженно, почти с ужасом, теперь облегченно выдохнул, согнувшись, и даже рукой оперся на стену.

— Кликни кого-нибудь! Пусть отведут Гнедого в конюшню. И надо выводить скакуна — я его чуть не загнал. Да прикрыть попоной. А то придется выплачивать за жеребца из собственного жалованья.

— А чего не на Резвом-то? — спросил Прим.

— Уж больно бешеный. Я его в конюшне пока держу.

— Я Белку кликну. Он с конями чуть ли не разговаривает.

Однако вместо слуги с забавным именем Белка из дверей вышел смуглый невысокого роста крепыш, выправки явно военной, но одетый просто, по-домашнему.

— Приск, дружище, я ж говорил, ты сегодня прискачешь! — Крепыш обнял центуриона, будто медведь-подросток облапил.

— Ты что ж не в лагере, Кука?

— У меня отпуск, небольшой такой отпуск, — хитро ухмыльнулся крепыш.

Ясное дело, дал взятку центуриону, вот тебе и отпуск.

Измученным же скакуном занялся сам Прим, так и не дождавшись запропастившегося неведомо куда Белку, — взял под уздцы и повел к конюшне.

— Где Кориолла? — на ходу спросил Приск, открывая дверь и попадая прямиком во внутренний садик-перистиль.

Мог бы и не спрашивать — Кориолла сидела тут же на скамейке, греясь в лучах еще нежаркого утреннего солнца, косо заглядывавшего в перистиль, и что-то писала бронзовым стилем на восковых табличках.

— Гай! — Она едва-едва поднялась — и тут же очутилась в его объятиях.

Впрочем, центурион тут же отстранился и оглядел ее. Кориолла была в тягости и уже больше половины срока до родов отходила.

— Как ты? — спросил Приск, чувствуя, как губы сами расплываются в улыбке.

— Толкается. — Она тоже улыбнулась — растерянно и радостно, как умеют улыбаться только беременные женщины, сознавая себя посвященными в самые загадочные мистерии жизни.

— А мы его приструним. — Центурион положил руку ей на живот. Впрочем, положил осторожно, будто там, под тканью старенькой, не раз стиранной домашней туники, находилось хрупко-стеклянное, способное пострадать от одного неловкого прикосновения — не то что грубого движения.

— Ой, — ахнула Кориолла. — Ты почувствовал?

Приск молча кивнул. И смешно поджал губы, будто наозорничавший мальчишка.

— Да что ж это я… — спохватилась Кориолла. — Ты с дороги в баню наверняка хочешь. Иди, иди, мойся, а я пока соберу поесть — специально приготовила твои любимые колбасы. И вино хиосское у нас.

— Поставь на стол неразбавленным, — попросил Приск. И, как только Кориолла ушла на кухню, оборотился к Куке, который тоже вышел в перистиль — домом они владели на пару, и садик был общий, как конюшня и кладовая. — А теперь объясни, что за письмо ты мне прислал? Почему насочинил неведомо что, будто Овидий в «Метаморфозах»?

Кука подмигнул — кому, Приск не понял, потому что старый товарищ подмигивал вовсе не Приску, а кому-то неведомому, хотя в перистиле они были только вдвоем, и сказал:

— Кориолла верно решила: сначала помойся с дороги, а там и разговор будет.

Бани в доме Куки и Приска не было — не тот статус. Зато бани общественные, наскоро восстановленные после разграбления канабы бастарнами две зимы назад, имелись, и Приск отправился туда мыться. Белка, бессовестно дрыхнувший под лестницей, был наконец найден, разбужен и отправлен с господином — сторожить вещи, пока Приск нежится в горячей ванне в кальдарии.

Погрузившись в воду, центурион прикрыл глаза, кажется, впервые с того момента, как получил в Дробете письмо.

Это было вчера днем. Прочтя, он тут же кинулся к военному трибуну — просить немедленно отпуск, потому как жена…

— Конкубина, — поправил Требоний.

— В тягости, а теперь старый товарищ Кука пишет: больна.

У Приска прыгали губы. Будто не побывавший в боях центурион, а мальчишка-новобранец.

Ничего больше не говоря, Приск протянул послание Куки.

Трибун взял восковые таблички, раскрыл, пробежал глазами.

— «Успеть бы повидаться», — процитировал вслух и продолжать не стал. — Что ж, езжай. Если дело серьезное, можешь остаться подольше. Деньги-то есть, если что?..

«Если что» — имелось в виду на похороны.

Приск вышел во двор и тут же прислонился спиной к стене, стиснул зубы так, что заломило челюсти и скулы. Почти сразу же следом из претория выбежал Фламма и протянул центуриону императорский диплом, чтобы Приск мог менять лошадей на почтовых станциях. И к диплому — бронзовый кошелек, в котором весело позвякивали монеты. Вспомнив об этой сцене, Приск ощутил приступ стыда — как будто он вместе с Кукой обманул трибуна и выпросил неположенный отпуск. Потому как выходило, что болезни вроде как нет никакой, да и не было вообще.

Выбравшись из горячей ванны, Приск окунулся в ледяном фригидарии для бодрости, растерся полотенцем из грубого льна и обрядился в новенькую шерстяную тунику. Он терпеть не мог ходить в грязном и потому не пожалел четыре денария, купил по дороге в баню обновку.

Дома в триклинии на столе уже были расставлены закуски: колбасы, творог, свежий хлеб — только-только от пекаря. Кориолла поставила перед мужем кувшин неразбавленного вина. Для себя же принесла горячей воды с медом.

Приск отхлебнул вина и отправил в рот кусок колбасы.

— Хорошо, что ты приехал, — улыбнулась Кориолла. — Я уж не чаяла, что ты раньше рождения ребенка появишься.

— Да, не планировал. А что Кука? Почему не едет в Дробету? — спросил несколько раздраженно Приск.

— Поедет он, как же, — Кориолла хмыкнула. — Он уже месяца два как кухарку себе купил. Все никак насытиться не может.

— Да ну! Что ж не написал-то? — Приск подавил улыбку.

Кука давно уже болтал, что надоела ему одинокая жизнь, и, глядя на Приска с Кориоллой, всякий раз вздыхал, что в ближайшие дни непременно обзаведется кухарочкой. Да только дальше болтовни дело не шло — то ли денег не хватало на покупку девчонки, то ли не хотелось отягощать жизнь свою хозяйством. И вот — сподобился.

— Точно-точно. Девочку-дакийку. Понятное дело, его теперь из дома не вытащишь. А она девочка тихая да понятливая. Недаром Мышкой зовут. Мы с Кукой сговорились, она мне прислуживает.

— А, ну, значит, будет с кем дите нянчить.