Юрий Вронский - Странствие Кукши. За тридевять морей

Вада расправляет сбившуюся постель, берет с полки горшок с бараньим жиром и ложку, чтобы наполнить чашу светильника, оглядывается на шум за дверью и видит, что возле ее дома уже собирается толпа.

У нее нет охоты объясняться с людьми, и она ищет себе дел в избе, чтобы не выходить к любопытствующим. Не спеша она зажигает трут, раздувает искру в огонек, переносит его на светильник…

Но дело не в толпе, Вада страшится появления Оскольда. Она не предполагала, что Кукшу с Шульгой придется искать или ждать… Неизвестно, чем закончится ожидание. Единственное, чем она себя успокаивает: князь, услыхав о ее появлении, не побежит сейчас же к ней, как мальчишка, на глазах у всех… Ему надо блюсти княжеское достоинство. Он ведь не знает, что Вада не собирается оставаться в Печерьске…

Вскоре Вада различает стук конских копыт. Возникшее было опасение скоро проходит – она слышит, что скачут двое. «Кукша с Шульгой!» – догадывается она. Так и есть. С коней соскакивают два ездока, привязывают коней к дереву и входят в дом. Перед ними Вада, живая и невредимая.

– Что я говорил! – торжествует Кукша, оглядываясь на Шульгу.

Вада затворяет дверь, и по голосам слышно, что народ разочарован и начинает расходиться.

Друзья с нетерпением ждут рассказа о том, как Ваде удалось спастись. Но Вада выглядывает за дверь и говорит кому-то:

– А вы что здесь торчите? Подите прочь, пока я вас не изурочила[196]!

Убедившись, что ушли наконец и самые любопытные, она говорит друзьям:

– Ну, а теперь прокатите меня! Я сяду позади одного из вас, и мы поедем в Зверин. И скорее, пока не явился Оскольд!

Задув светильник, она отворяет дверь, и все трое выходят на дневной свет. Кукша и Шульга с недоумением смотрят на нее, но она сердито подгоняет их:

– Чего уставились? Скорее!

Друзья поспешно вскакивают на коней, Вада садится позади Кукши, и все трое выезжают из города. По дороге Вада немного успокаивается.

– Я слыхала, что вы идете сегодня вечером со своим жрецом в Жидовский город? – спрашивает она.

– Да, – подтверждают они, удивленно переглядываясь.

– Лучше бы вам туда не ходить вовсе… Только вы все равно меня не послушаете… Поэтому будьте настороже: по дороге вас ждет засада. Нападут скорее всего глухой ночью, когда вы будете возвращаться. Их будет, кажется, трое.

– Свербей хлопочет? – понимающе спрашивает Шульга.

Не отвечая на вопрос, Вада говорит:

– Мне плевать на царьградских черных воронов, которые посланы расклевать наших добрых старых богов. Но на друзей мне не наплевать.

Ей все-таки приходится рассказать друзьям подробности события, произошедшего в ту страшную весеннюю ночь, когда ее друзья преспокойно спали на одном из привалов по дороге в Корсунь.

– Среди ночи вламываются в мой дом… Спросонок страх сковал меня… я не могла ни шевельнуться, ни крикнуть… Может быть, это и к лучшему – если бы я могла кричать или сопротивляться, они меня скорее всего убили бы и бросили в Днепр уже мертвую… Когда Костыга забил мне рот паклей и стал связывать руки, я изо всех сил старалась не дать ему чересчур крепко стянуть их. Это меня и спасло. И еще то, что у меня узкая рука…

Вада показывает друзьям кисть руки, которая и вправду не намного шире запястья.

– Когда они несли меня в мешке, я изо всех сил старалась растянуть веревки, тут уж я не чувствовала ни страха, ни боли, помнила только, что шевелиться мне следует осторожно – как бы они не догадались, зачем я шевелюсь. Сначала я вытаскивала из веревок правую руку и у меня ничего не получалось. Потом смекнула, что левая всегда чуть меньше правой, стала вытаскивать ее и в конце концов получилось. Больше я уже не шевелилась, ждала, что дальше будет… Я знала из их разговоров, что Потвора велела им меня утопить. Они ведь меня не таились – зачем, если я все равно скоро умру? Когда они меня сбросили с городской стены, я даже боли не почувствовала – там внизу земляной вал, откос… Но после этого я притворилась мертвой – старалась не дышать… Потом, дойдя до Днепра, они бросили меня с обрыва, чтобы не тащить вниз… А внизу развязали мешок, положили камень и опять завязали. И, отплыв на лодке от берега, бросили в Днепр…

Вада несколько мгновений молчит, ее пробирает дрожь при воспоминании о той ночи.

– Мне повезло, – говорит она, – что они не поленились положить камень в мешок и что я сразу пошла ко дну. Без камня я могла бы еще неизвестно сколько-то плыть по поверхности, может быть, рядом с лодкой, и захлебнуться. Могли бы меня и веслом ударить, чтобы быстрее тонула… Но я пошла ко дну, вытащила паклю изо рта, разрезала мешок, выбралась из него и вынырнула на поверхность – уже далеко от них. Воды я, конечно, нахлебалась, еле откашлялась… Вода была холодная, ведь совсем недавно лед прошел…

– Ну, а потом? – спрашивает взволнованный Кукша.

– Потом? – задумчиво переспрашивает Вада.

– На берег я выплыла ниже Угорьска. И лесами, оврагами пришла на одну знакомую усадьбу.

В Зверине Вада слезает с коня.

– Что нам отвечать Оскольду, если спросит? – говорит Кукша.

– Отвечайте, как есть: отвезли в лес, в Зверин.

Глава тридцать восьмая

НОЧНАЯ ЗАСАДА

Впереди слышится какой-то звук, похожий на придушенный кашель. Кукша останавливает епископа Михаила, непочтительно схватив его за руку. Все трое замирают. Звук больше не повторяется. Но ясно, что его слышал не только Кукша – Шульга сам остановился одновременно с Кукшей. А каждый знает, что народ в эту пору без дела по Киеву не шатается – на дворе давно уже ночь, и люди добрые мирно спят на своих соломенных или волосяных подстилках.

Епископ Михаил, как и его спутники, понимает, что впереди какая-то опасность, но, не будучи воином, вряд ли сознает, что у них сейчас весьма невыгодное положение: их очертания на звездном небе видны кому-то снизу, – если там, внизу, кто-то есть, – а они никого не видят. Кукше и Шульге ясен смысл такой засады, будто не Свербей ее придумал, а они сами. Однако надо что-то делать – не век же так стоять!

Понятно, что, раз они на виду, сохранять молчание уже бесполезно. Надо только, чтобы притаившиеся в засаде не разбирали смысла того, что ты говоришь. Кукша оборачивается и прикидывает, что, если пройти шагов тридцать назад, из засады их уже не будет видно. Он шепотом предлагает это своим спутникам. Те согласны.

Пройдя назад, сколько нужно, они останавливаются и Кукша почти насильно утаскивает епископа с дороги в заросли, епископ противится, бормочет, что хотел бы встретить опасность вместе с друзьями… На споры-уговоры времени нет, но, как часто бывает в затруднительных случаях, невесть откуда берется находчивость и Кукша сердито шепчет епископу: