Андрей Орлов - Харбинский экспресс

«Да уж определенно не штаб, — подумал Дохтуров. — Скорее вертеп разбойничий».

— Ну что ж, гости незваные, — сказал комиссар, потирая ладошки. — Будете говорить? Кто такие? С чем пожаловали?

— Сказывали, со второго взвода они, — со странной интонацией сообщил солдат.

И тут же все покатились со смеху.

— Ну, повеселили, — сказал комиссар, вытирая глаза. — Значит, так-таки со второго? Ой, не могу!

Павел Романович видел, что комиссар с ними играет. Или хуже того — провоцирует. Пожалуй, ничуть при том не рискуя — карабины на ремне, на раз-два не скинешь. И до револьверов, пожалуй, тоже не добраться. Что ж, лучше менять тактику.

Но тут ротмистр, которому, похоже, все это надоело, шагнул вперед.

— Надо понимать, в вашей банде считать до двух умеют не все, — сказал он. — И потому все взводы — исключительно первые.

При этих словах комиссар прекратил смеяться.

— Ну почему же… — протянул он. — Владеем какой-никакой арифметикой. Не все, конечно. Да только не в том дело. Просто нет у нас никаких взводов. Вообще. Мы, как боевая единица новой революционной армии, не признаем старых войсковых делений. У нас устройство, как в войске великой римской республики, — манипулы и центурии. И без номеров, а по именам командиров. Вот, скажем, этот боец, что у двери, будет из манипулы Красюка, а центурия его ломакинская. Так я говорю?

— Так… — подтвердил боец.

— Любопытно, — сказал ротмистр. — А отчего ж батальонное деление сохранили? Назвались бы уж легионом, что ли.

— И назовемся, — кивнул Логус, — только народу пока не хватает. А батальон — это революционно. Это было принято еще Парижской коммуной.

— Однако, — сказал Агранцев. — Оригинально.

— И полезно! — воскликнул комиссар. — Потому что позволяет без труда выводить на чистую воду шпионов. Вот вас, например.

— Мы не шпионы, — сказал ротмистр. — Это даже такому ослу, как вы, должно быть понятно с первого взгляда.

Комиссар захлопал глазами.

— Почему? — глуповато спросил он.

— Зотий, да ты глаза-то открой! — крикнула от окна Авдотья. — Забалтывает он тебя. Ведь это ж тот самый, что с хутора сбег! Вон и приятель его тут. Что дохтуром тогда представлялся.

Логус вытаращил глаза, подался вперед.

— А ведь верно… Как же это я сразу… Эй! Снимите с них карабины!

В тот же миг Павел Романович почувствовал, как между лопаток ему уткнулся револьверный ствол. После чего чужая рука властно сдернула с плеча ружейный ремень. Он покосился назад — там с наганом на изготовку стоял революционный страж из сеней. Второй в этот момент таким же образом обезоружил Агранцева.

Комиссар Логус выбежал на середину горницы, схватил один из венских стульев и, перевернув, уселся животом к спинке. Обвел пленников взглядом из-под очочков.

— А знаете, господа, вы и не подозреваете, до чего я рад нашей встрече, — промурлыкал он. — Веруй я в Бога, сказал бы теперь: он вас послал. Кстати, весьма кстати.

Комиссар потер ладошки, а потом, будто припомнив что-то, вдруг закручинился.

— А ведь я к вам по-людски отнесся. Вот вы, — Логус ткнул пальцем в Павла Романовича, — просили меня дам ваших тогда развязать, чтоб ветками от гнуса обмахивать? Просили. И отказал я вам? Нет, не отказал. И чем же вы мне отплатили?

Комиссар театрально возвел очи горе.

— Ну хорошо, своих прикончили — в конце концов, ваше дело. Это я могу понять. Захотели своих сорадетелей по эксплуататорскому сословию от нехорошей смерти избавить. Но зачем же деда, старца нашего, истребили?! Он ведь ничего вам не сделал.

Комиссар зло блеснул стеклышком очков, и Павел Романович понял, что Логус разозлен всерьез.

Получалось странно. Гибель караульных волновала Логуса куда меньше, чем судьба какого-то аборигена. С чего бы?

Но оставаться в неведении пришлось недолго.

— Да этот дед один стоил сотни! — в ярости закричал комиссар. От его недавнего благодушия не осталось следа. — За ним столько народу держалось! Как он исчез, от нас целая рота отпала… я хотел сказать — манипула! Говори, куда его дели? Жив он? Ну!

Комиссар отшвырнул стул, подскочил к Павлу Романовичу, ткнул кулаком в рот.

— Вы ошибаетесь. — Дохтуров потрогал языком разбитую губу. — Мы не видели вашего деда.

— Да?! И господ с парохода тоже не вы передавили?

— Нет.

Комиссар побледнел.

— Значит, я все перепутал, — шипяще сказал он. — И вы — никакой не доктор, а это — не тот самый господин, которому давеча мои люди так неудачно прошлись по лицу прикладом.

— Тут в самую точку, — сказал Агранцев. — Да только мы теперь квиты. Хотя и не в полной мере. Жаль.

— Я ж говорю, мстить надумали, — сказала Авдотья. — И жидок заодно с ними.

Но комиссар, до сих пор внимавший словам боевой подруги со вниманием, теперь отмахнулся:

— А, ладно! Мстить, не мстить… Не до того мне сейчас. А ну, говорите, куда деда девали, старца нашего многомудрого? Извели или нет?!

Комиссар побледнел, лицо его исказилось. Видать, взволновался всерьез из-за утраты приснопамятного «дида».

Павел Романович подумал: на этом можно сыграть. Не все потеряно.

— Допустим, жив ваш старик, — раздельно сказал он. — Что дальше?

— Где он?! — завопил комиссар. — Куда девали?

— Покажем, — обронил включившийся в игру ротмистр. — Гарантии?

— Что? Гарантии? — переспросил комиссар. — А какие вам нужны гарантии?

— Скажем, так, — ответил Агранцев. — Вы отпускаете одного из нас, он приводит деда. Второй остается в заложниках.

Идея была неплоха. Во всяком случае, шанс, хотя б для кого-то. И комиссар, похоже, готов был принять условия. Он задумался, потом посмотрел вверх, словно там надеялся прочитать подсказку.

Но тут неуемная Авдотья испортила все дело.

— Да ты никак им поверить собрался? — закричала она. — Пень безлозый! Они ж тя обдурить нацелились!

— Чего лаешься? — огрызнулся комиссар. — Скажи, если лучше придумала.

— И скажу, — ответила та. — Они ж с бабой сбежали. Ее найти надобно. Баба, она нам все-все поведает.

— Ого! А ведь верно, — комиссар снова заулыбался. — Ну что, хороша мысль? — Он весело оглядел пленников. — Добровольно признаетесь, где ваша институтка скрывается? Или предпочитаете прежде помучиться?..

— Дурак ты, Зотий, — угрюмо сказала Авдотья, — такие, как эти, насчет баб своих никогда ничего не скажут. Порода не та.

Вздохнула и отошла от окна. Остановилась перед Павлом Романовичем — крепкая, бедерчатая, каменноликая.

Заглянула в глаза.

— Нет, не скажут, — повторила она. — Ты вон лучше жидка спроси, да с пристрастием. Он те скорее расскажет, где и как с энтими господами дружбу-то свел…