Павел Комарницкий - Мария, княгиня Ростовская

Миндовг снова помолчал.

— Я мог бы тебе возразить, князь Ярослав. Очень сильно мог бы тебе возразить. Но я этого делать не буду. Потому что псы-рыцари спят и видят, как бы втянуть Литву в войну с Русью. Поэтому я ухожу. Сейчас ухожу, князь Ярослав.

— И то хлеб, — чуть улыбнулся Ярослав.

— Но мы, похоже, вернёмся. Когда плод дозреет.

— Не поеду! Что это такое, из самого боя вон!

Боярин Фёдор разглядывал молодого князя Ростислава, чуть улыбаясь. На закопчённом, осунувшемся лице сверкали злой решимостью воспалённые глаза. Да, на войне быстро взрослеет человек.

— Какой же ты воин, коли приказы исполнять отказываешься?

— Да пойми ты, дядя Фёдор! — горячо заговорил Ростислав. — Ну если бы другое что… Тут товарищи мои насмерть бьются, а меня женихаться повезут — тьфу!

— А может, та твоя женитьба даст в руки отцу твоему тысяч сорок воев, о том ты подумал? А не то, что ты тут с самострелом да луком по стенам скачешь.

Ростислав засопел, упрямо поджав губы.

— Последним ведь подлецом буду чувствовать себя всю жизнь, Фёдор Олексич. Вы тут поляжете…

— Это кто тебе такое сказал? — округлил глаза боярин. — И сам помирать покуда не спешу, и людям не дам. Тебе, должно, неизвестно, что дюжина ладей немалых тут надёжно схоронены? До трех тысяч ратных могут на борт взять…

Ростислав вскинул голову, пристально пытаясь прочесть по глазам — не успокаивает ли его Фёдор Олексич, как маленького?

— Да не вру, не боись, — улыбнулся боярин. — Вот на днях и отвалим. Так и так не держат больше стены…

— А ну как шуга с верховьев пойдёт? Вмёрзнете в лёд посреди Десны на радость поганым!

Боярин Фёдор помолчал.

— Так ведь война, Ростиша. Всякое бывает на войне. Ну, значит, не повезёт нам…

Ростислав Михайлович хотел ещё что-то спросить, но в последний момент раздумал. Впрочем, и без слов понял мудрый боярин готовый сорваться вопрос — ведь больше трёх тысяч ратных сейчас в Чернигове? Но не спросил вот, что лучше всяких слов свидетельствует: уже не мальчик князь Ростислав.

Да, пока что ратных людей больше стоит на стенах, нежели могут поднять ладьи. Но к тому времени, как ворвутся в славный град Чернигов поганые, будет в самый раз. Если не меньше.

— … И спросили у князя Олега греки: какой же выкуп требует он для себя и людей своих? И ответил Олег послам греческим: всем равную долю требую, по одной золотой монете на русича. А сколько вас, спросили греки? И сказал князь Олег — нас двадцать тысяч воев. Переглянулись меж собою послы греческие и сказали — ждите. Будет всем вам утром большой выкуп.

Княгиня Мария с затаённой улыбкой наблюдала, как Борис Василькович старательно ведёт пальцем по странице, будто придерживая строчку, готовую ускользнуть и затеряться среди прочих в толстой книге. Рядом на столе сидела старая кошка. Ирина Львовна внимательно следила за ползущим по тексту пальцем, готовая в любой момент прийти на помощь и перевернуть страницу.

— … И сказал князь Олег неправду послам греческим, потому что было у него токмо десять тысяч воинов. И когда встало над миром солнце, то увидели храбрые русичи пред собою громадную рать. Сто тысяч греков обступили со всех сторон, и ждали сигнала, дабы обрушиться на князя Олега и людей его…

Борис отпустил наконец дочитанную до конца строку, и кошка тут же лапой перевернула страницу. Мальчик засмеялся, и отче Савватий тоже захмыкал своим осторожным смехом. Смеяться громко, как в давние довоенные времена — два года назад! — книжник не мог, болели прижжёные калёным железом межреберные мышцы.

— Дядько Савватий, ну скажи: правда, что ли, Ирина Львовна читать умеет?

— А чего бы она тут тогда ошивалась? — округлил глаза книжный смотритель. — Нам тут неграмотных кошек даром не нать!

Ирина Львовна в ответ пренебрежительно фыркнула — мол, сам-то хранитель книжных сокровищ по-латыни да по-древнегречески читает еле-еле, а туда же, гонору целое ведро… На сей раз и Мария не выдержала, засмеялась в голос, с удивлением чувствуя, как отступает, ложится на дно души неизбывная лютая тоска, ставшая уже привычной…

— Светлый ты человек, Савватий, — Мария отложила вязание, к которому нечасто выпадало время в последний год. — Калёным железом пытали тебя, а ты всё смеёшься.

Савватий помолчал, подбирая ответ.

— Так ведь нельзя иначе, матушка. Человек, который смеяться навеки разучился, почитай, уже мёртв.

— Ну, стало быть, умерла я, — немного помолчав, тихо произнесла Мария.

— Неправда, мама, неправда! — горячо вступился мальчик. — Ты живая, живая! Токмо плачешь по ночам тихонько…

— А ты бы, княже, не болтал попусту, а дальше читал! — перебил его Савватий. — Вон, Ирина Львовна заждалась уже, покуда ты следующую страницу осилишь…

— Давай, давай скорее!

Последний ратник ловко пробежал по опущенному веслу, спрыгнул в ладью, глубоко осевшую в воду, невольно пригибаясь. От полыхающих стен несло жаром — пожар в оставленном городе разгорелся нешуточный.

— Разом навались!

Гребцы слаженно оттолкнулись от берега вёслами, и ладья косо пошла по течению, удаляясь от Чернигова, оставляемого татарам. Едва миновали последнюю башню, как жар, исходящий от горящего города, спал, и по разгорячённой коже неприятно защекотал ледяной ветер.

— Дружней, дружней греби! А ну, поднять парус!

Боярин Фёдор стоял на корме последней ладьи и смотрел, как уходит вдаль полыхающий вовсю город. Родной Чернигов… Ничего. Всё вышло так ладно, как на войне редко бывает. И ждать более нельзя, потому как ледяные забереги вот-вот грозили обернуться сплошным блестящим зеркалом, и оставшиеся в живых защитники Чернигова оказались бы в ловушке…

Северный ветер разом наполнил парус, и ладья прибавила ходу, обгоняя плывущие по воде льдинки. Скачущие по берегу с гиканьем монгольские всадники отстали, повернули коней назад. Всё равно стрелы, выпущенные из тугих коротких луков до цели не долетали, подходить же ближе дураков не было — все монголы уже хорошо уяснили, как далеко и сильно бьют тяжёлые русские луки и тем более самострелы.

— Ушли, однако… — пожилой кормщик ворочал веслом. — Не думал уже, боярин.

— Отчего же?

— Да ты на воду-то глянь! Ведь шуга с верховьев идёт, явно. Ежели бы до вечера промедлили, так и всё…

Боярин Фёдор ощутил укол беспокойства.

— А не вмёрзнем мы в лёд, старик?

— Не должны теперь. Ветер попутный, вишь, обгоняем мы текучую воду-то.

— А стихнет ветер?

— Ну что ж… Тогда здорово на вёслах попотеть придётся.

— Они уходят, великий хан. Город Чурнагив наш!