Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ) - Голон Серж

Анжелика не отвечала ничего.

В словах Гильометы была и правда и ложь. Она в ней что-то поняла, но не смогла это объяснить. Она пришла в раздражение.

— Слова теряют смысл, когда дело касается тебя. Ты требовательна — это правда, но ничего не требуешь. Ты властолюбива, но только потому, что другие стремятся оказаться в твоей власти. Ты приносишь горе своим любовникам, потому что они не могут тебя забыть.

— Значит, ты не считаешь меня ответственной за их несчастья? — спросила Анжелика, смеясь.

— Нет… Но ты не делаешь ничего, чтобы помешать им попасть в твои сети. И, в конце концов, ты права.

Она подмигнула с понимающим видом и снова стала веселой.

— Прости меня, — сказала она, — я тебя встревожила.

— Это неважно.

— В самом деле, это неважно. Ты очень сильная. Ты восторжествуешь.

Но она не была в хорошем настроении и курила с озабоченным видом. Она подозрительно смотрела на двух женщин, сидящих напротив нее.

— Что общего у вас? Тебе совсем не идет, Жанина, быть в дружеских отношениях со знатной дамой! Что вас объединяет?

— Вот это, — сказала Полька, скрестив по-особому пальцы.

— Клубочек!

Появившийся позади колдуньи тщедушный парень с хитрым и насмешливым выражением лица сложил пальцы таким же образом.

— Это — посланный от господина Базиля, — прошептала Полька на ухо Анжелике, — он из наших.

«Наши» — это для Жанины Гонфарель были люди из «Двора Чудес» в Париже. Поль ле Фолле в самом деле был явно из «наших», он сунул колдунье кошелек с несколькими экю и получил взамен маленький матерчатый мешочек, который она вынула из-за пояса.

После полудня несколько человек подходили в уголок, где беседовали три женщины. Каждому колдунья передавала маленький пакетик и давала какие-то советы.

Человек, которого прозвали «Красный Плут», потому что его тоже считали предсказателем и волшебником, показался, но не подошел. Он боялся Анжелики. Она подозревала, что это он бросил камень в кота в день ее приезда. Говорили, что он видел в воздухе объятые пламенем лодки из вереницы «охотничьих лодок», когда флот графа де Пейрака приближался к Квебеку. Потом его дар предвидения проявился еще более. С ним многие советовались, и его клиенты с опасностью для жизни добирались до его лачуги, прилепившейся с несколькими другими к обрыву под фортом. По деревянным лестницам добирались до его логова, наполовину закрытого ледяными сталактитами. Он обитал там со своим индейцем-эскимосом, окруженный книгами и рукописями, которые колдунья Гильомета очень почитала.

Откуда к нему попали эти книги? Он мог их достать из-под земли только милостью сатаны… или он их украл.

— У него есть Великий Альберт и Малый Альберт.

— И копия Книги Тота.

— Что удивительно — это то, что при наличии таких книг квартал еще не сожгли, — сказала Полька, с почтением глядя на обледенелую высоту, где жил колдун. Если бы это знал прокурор Тардье, он заставил бы снести все эти дома. Он уже запретил строить по обрыву из-за обвалов.

Они пили водку и поэтому легкомысленно говорили о важных вещах.

— «Они» убьют нас всех, «они» убьют нас всех! — говорила Гильомета.

— О чем она говорила?

— Говори! Скажи, что тебя мучает! — попросила ее торжественно Полька. — Потом можно будет поболтать более откровенно.

Но женщина оставалась неподвижной, как будто ушедшей в себя от ужасных видений. Наконец она очнулась, снова начала курить. И Анжелика чувствовала, не зная почему, сострадание и угрызения совести.

Колдунья пригладила свою белую шевелюру. Бессознательным жестом она поправила челку над своими яркими, беспокойными голубыми глазами.

— Ба! — сказала она. — То, что происходило на Гревской площади в вашем Париже, — это были пустяки. В провинций было хуже.

— Хуже! Это еще надо посмотреть! — запротестовала Жанина Гонфарель, задетая в своей привязанности к столице Франции.

Она считала, что Париж был велик во всем, в хорошем и в плохом.

Гильомета короткими фразами со скрытыми намеками вспоминала о длившемся уже три столетия «крестовом походе» против женщин — колдуний, опасных, так как они обладали силой, которой их не учили и которую церковь не одобряла.

— Моя мать была мудрой женщиной в большом поселке в Лотарингии, — рассказала она. — Она бывала и в деревнях. «Они» возвели ее на костер. И когда огонь трещал и пожирал ее тело, «они» держали меня за волосы, чтобы заставить меня поднять голову, и кричали в уши: «Смотри! Смотри на свою горящую мать, маленькая колдунья!»

Она подняла свой оловянный кубок к губам, выпила и пришла в себя.

— Ты понимаешь, — продолжала она, — «они» не хотели ничего оставить нам, даже эту власть. «Они» не могут вынести, что мы можем быть сильнее «их».

— Кто это — «они»? — спросила Анжелика.

— Мужчины!

Гильомета бросила это слово со злобой.

— Как они могли допустить, чтобы женщины, невежественные женщины, которые не прошли их университетов и их экзаменов по теологии, обладали бы такой властью над жизнью и смертью, над любовью и деторождением? Власть слишком большая, и ее стремились отнять у женщин.

— А потому их сжигали, беспрерывно сжигали колдуний, даже тех, и в особенности тех, которые делали добро, которые вылечивали, облегчали страдания, но которые осмеливались это делать «помимо» власти мужчин и церкви.

За ее озлобленностью чувствовалось нечеловеческое грызущее страдание, которое заставляло ее обличать это зло, ставшее привычным и обыденным, — костры ведьм.

Ей все казались жертвами.

— Но есть колдуньи, которые отравляют, — сказала Анжелика, вспомнив о Вуазен.

— Конечно. Нам ничего не остается, кроме яда. Нам запретили делать добро. Знаешь ли ты, что написано в «Книге инквизиторов»?

Она прочла, выделяя слова:

— «Мы должны напомнить, что под колдуньями мы подразумеваем не только тех, которые делают зло и убивают, но и всех прорицателей, обольстителей, магов, обычно называемых мудрыми мужчинами и женщинами… тех, которых считают хорошими колдунами и колдуньями, которые не причиняют никакого зла…»

— Ты слышишь — никакого зла!

Гильомета рассказывает об охоте на ведьм, которая продолжалась начиная с XIV столетия. Размеры этих преследований почти невероятны. Многие писатели считают, что количество погибших исчислялось миллионами, 85 процентов были женщины, старые и молодые. В высшей точке этого крестового похода середины XVI столетия и начала XVII в некоторых немецких городах было до 600 казней в год, то есть по две в день, исключая воскресенья.

— …"которые не разрушают, не оскверняют, но которые знают зло и избавляют от него… Для всех нас будет лучше, если земля будет избавлена от всех этих колдуний и в особенности тех, которые приносят пользу…»

— Однако нашим монахиням разрешают лечить больных…

— Только потому, что они — монахини, и то под руководством глупых врачей, более невежественных, чем они, но которые присвоили себе «власть».

— Успокойся, — сказала Полька, — а то ты кончишь тем, что получишь право на свои триста вязанок хвороста для костра.

Гильомета курила, выпуская дым уголками губ.

— Скажи, в чем было зло? Женщины всегда были целительницами. Потому что у них есть чувство земли, тайн земли. Потому что они дают жизнь. Они стремятся сохранить тело, они чувствуют в нем не только добычу смерти и ада. Не так, как «они». «Они» оставляют бедных людей умирать в страданиях. «Вы пойдете на небо», — говорят они. Они не хотят, чтобы от их власти избавлялись. Женщины исцеляют, лечат, облегчают страдания. Поэтому они поклялись нас погубить.

Она посмотрела на руки Анжелики.

— У тебя тоже ручка целительницы… Но ты более хитрая и ловкая, чем я. Ты от них ускользнешь…

Она поднялась, сделала несколько шагов и быстро повернулась. Ее лицо смягчилось, и ее голубые глаза вновь блестели, живые и веселые.

— …Поедешь со мной на остров, красивая малышка?

Ее освещал розовый отсвет неба от окна.