Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро

class="p1">Они вышли из той суровой зимы с твердым убеждением, что Китай катится в пропасть. Страну необходимо спасать, поставив ее проблемы во главу угла, решительно взяв быка за рога и применив шоковую терапию. Стало очевидно, что те, кто руководил державой, не способны справиться с чрезвычайной ситуацией. Нужны были подготовленные лидеры, способные разрешить сложные проблемы, возникшие в результате попытки модернизации, и научные инструменты, позволяющие решать запутанные социальные вопросы. Но из дворца доносились признаки сопротивления, угрозы новых репрессий против тех, кто «посмел» усомниться в иерархии. Сработал сигнал тревоги, всколыхнувшей обладателей всей власти, но прежде всего – тех привилегий, которые низы жаждали отменить. Оттепель в Пекине не стала предвестником расцветающей весны. Как в старых театральных постановках, движение теней за плотными занавесами не сулило пьесы со счастливым концом.

Именно в такой атмосфере весной 1989 года назревал студенческий протест на площади Тяньаньмэнь. Внезапная кончина Ху Яобана, честного партийного секретаря, жестоко очерненного и защищаемого лишь храбрым и достойным человеком, Си Чжунсюнем[280], отцом будущего президента Си Цзиньпина, даже не удостоилась упоминания в «Жэньминь Жибао». Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Лишь после трех дней протестов, когда студенты решили собраться на Тяньаньмэнь для траурной церемонии в честь Ху, в «Жэньминь Жибао» появилась небольшая заметка, отодвинутая на последнюю страницу.

Менее чем за неделю миллион студентов вышли на Тяньаньмэнь, а группа из них объявила голодовку, чтобы сдвинуть с мертвой точки политическую иерархию, обвиняемую в бездушии, несправедливости и, прежде всего, в коррумпированности.

Я был ежедневным свидетелем этого необычного события с того момента, как студенты заняли Тяньаньмэнь в начале мая. Я освещал события в качестве специального корреспондента своей газеты Il Gazzettino. Весь мир сочувствовал молодым людям, число которых на огромной площади росло с каждым днем. На ступенях Монумента народным героям расположился «штаб» с палатками и мимеографами[281], а по всему необъятному пространству были установлены контрольно-пропускные пункты, укомплектованные студенческими патрулями, проверявшими университетские удостоверения у входящих. Меня, одного из первых иностранных журналистов, допущенных на территорию, снабдили красной матерчатой повязкой, подписанной членами коллектива, которую я носил на руке в качестве пропуска.

Протест был единогласным: против политической коррупции и за демократизацию социалистической системы. Не было никаких параллелей с событиями в Будапеште в 1956 году или Праге в 1968-м. Студенты желали не свержения коммунистического режима, а его реформирования. Почти все они состояли в коммунистических молодежных объединениях, многие развешивали фотографии Мао и Чжоу Эньлая рядом с красными флагами.

Несмотря на введение военного положения в ночь с 19 на 20 мая, все больше студентов стекалось к площади Тяньаньмэнь. Бастующие отказывались от еды, но врачи спешили из больниц, чтобы поддержать их капельницами с водой и сахаром. «Наша лучшая молодежь не должна умереть от голода, ведь мы уже решили проблему гарантированного питания для всех», – отвечали медики.

Ответы из правительства были непреклонны: «Освободите площадь и вернитесь в свои университеты и дома. Мы учтем ваши требования». Студенты настаивали на прямом диалоге с правительством и партией, большинство из них были членами коммунистической молодежи и жаждали аудиенции. Они ее получили, но ничего общего с их требованиями она не имела.

Тем временем на площадь стекались группы «политических бунтарей» из университетов Гонконга и даже Соединенных Штатов в попытке превратить протест в настоящий фронт политической оппозиции, конечной целью которого было восстание и вооруженное противостояние. Эту боевую группировку поддержали местные оппозиционные силы, чьи предприятия, либерализованные реформами, потерпели крах: мелкие лавочники, начинающие предприниматели, безработные в поисках заработка. Второго июня несколько военных грузовиков подверглись нападению групп бунтарей, которые захватили несколько сотен автоматов, предназначенных для казарм. Угроза стала серьезной, и правительству пришлось вмешаться перед лицом столь серьезного инцидента.

Той же ночью другие вновь образованные группы заблокировали и избили безоружный отряд, пытавшийся пробиться к площади, чтобы очистить ее. Студенты выступили с мегафонами в защиту солдат, призывая не трогать «братьев из Народно-освободительной армии». Их не только оскорбляли и избивали, но и раздевали, издевались над ними, некоторые плакали, их утешали женщины из народа.

Я стал свидетелем сцен, казавшихся невозможными: солдаты в страхе сидели на проспекте Чанъань, в то время как студенты обнимали их, успокаивали, даже братались с ними. Трудно было поверить, что все закончится именно так. И правда, на следующий день, между 3 и 4 июня, после полуночи появились танки. Весь день студенты собирались у различных контрольно-пропускных пунктов, импровизированных баррикад вооруженных бунтовщиков, умоляя их сдать оружие и освободить улицы. Но все было напрасно. Именно с этих баррикад начались обстрелы армии, нападения на бронемашины, убийство солдат и изувечивание тел.

Хроника той ночи была многократно пересказана за последние тридцать лет, но всегда поверхностно. В истории останется символический образ: молодой человек в белой рубашке перед колонной танков. Это изображение стало иконой с фальшивой легендой.

Это был не «храбрый студент, бросающий вызов танкам», а сельский парень с пластиковым пакетом в одной руке и курткой в другой. Он внезапно вырвался из толпы на тротуаре перед отелем «Пекин» и вступил в перепалку с командиром первого танка, даже сумев с ним заговорить. Он забрался на танк, и кто-то из толпы расслышал обрывок разговора. Похоже, парень спрашивал танкиста, откуда идет колонна и куда направляется.

Правдивая сцена, с долей фантазии, на мой взгляд, очень даже «китайская», сопровождающаяся некорректным комментарием. И все же этот образ станет мрачным символом уходящего века. Века крови и «убийственного коммунизма».

Тяньаньмэнь до сих пор остается незаживающей раной. Ее трудно истолковать по-настоящему, ведь в случившемся ошиблись все стороны, начиная с правительства, не сумевшего своевременно отреагировать на действия студентов, затянув разрушительную оккупацию площади на целый месяц. Ошибся и студенческий коллектив, руководивший протестом без плана и допустивший проникновение хулиганов, с которыми потом не смог справиться.

Что до числа жертв, цифры до сих пор неясны: 10 000 человек по данным тогдашнего британского посла Алана Дональда, 3000 – по сведениям других западных дипломатов; несколько десятков военных и 300 гражданских, включая 34 студента, согласно первой (и единственной) информации китайского правительства, опубликованной в брошюре «Пекинский бунт», которую в конце июня напечатало и распространило в городских книжных издательство New Star, но вскоре изъяло из продажи. Как бы то ни было, самопожертвование студентов, движимых поначалу искренними патриотическими чувствами, вызывало восхищение.

Я помню ночь 19-го мая, незадолго до объявления военного положения через громкоговорители на площади. Заплаканное лицо Чжао Цзыяна, секретаря, пришедшего к студентам, чтобы призвать их вернуться в университеты и дома. Партия признала их патриотизм. На