Владимир Пистоленко - Крылья беркута

Послышался бой часов, на колокольне пробило три.

— Ночь идет к концу, — снова заговорила монахиня. — Недолго осталось бодрствовать.

— А вы пошли бы отдохнули, — предложила Ирина.

— Не могу, — возразила монахиня. — Душа убиенного мятется, витает здесь и взывает, чтоб о ней молились.

— Я почитаю псалтырь, — предложила Ирина.

— У вас горе великое. Пускай мой глас идет ко господу и будет им услышан.

Монахиня еще что-то собиралась сказать, но тут заговорила Ирина:

— Я была плохой дочерью и много горя принесла ему... Он и погиб из-за меня...

— Дитя мое, если скорбит душа — поплачьте, — посоветовала монахиня.

— Не могу, нет слез... И прошу, оставьте нас. Хочу последний раз побыть с отцом наедине. Последний...

— Понимаю и сердцем и душою, — сказала монахиня, перекрестилась и ушла.

А Ирина подошла к отцу.

Он выглядел, как всегда, был как живой, и Ирине не верилось, что он мертв. Комок подступил к горлу, но плакать она не могла. И Ирина заговорила с ним, заговорила шепотом, не спеша, как бы боясь, что какое-то слово он не услышит и не поймет ее. Она знала: отец так хотел с ней поговорить... Не удалось. Ну, что ж, можно поговорить теперь... Правда, сейчас отец нем, ничего уже не помнит. А у Ирины в памяти вся ее жизнь. И во всей ее жизни, особенно в детстве, на первом месте он, отец. Сохранилось воспоминание, как когда-то он принес ей громадное яблоко и шутил, говоря, что принес его от зайца... А вот совсем ясно видятся мучительные дни и ночи, когда она болела корью. Все то время он не заснул ни на минуту, носил ее на руках и рассказывал сказку. Одну и ту же сказку, других не знал. Неумело, смешно рассказывал. Куда хуже, чем нянька, но Ирине казалось, что он рассказывал лучше всех на свете... И всегда вокруг отца были люди, много людей. А вот теперь никого не осталось. Хотя они и надоели за день, но оттого, что сейчас ни души, Ирине стало тягостно. Все бросили... И монахиня не пришла бы сюда на ночь, но ей платят... Двое их осталось, Стрюковых. А завтра она останется одна, совсем одна...

Ирина прижалась щекой к сложенным на груди рукам отца.

— Это я привезла твою смерть! Ты все прощал мне! И теперь простил бы... Но я сама себе не прощу, никогда, клянусь!.. И еще клянусь — отомщу убийце, отомщу! Прости меня... Я виновата перед тобой.

Задумавшись, Ирина посидела на ступеньке катафалка, потом подошла к аналою и словно застыла над раскрытой книгой. Она не заметила, как появился дед Трофим, и вздрогнула, услышав стук его деревянного костыля.

— А? Кто? — вскрикнула Ирина.

— Я это, сторож церковный.

— Зачем ты здесь? Иди... Вы все ненавидели его...

— Да бог с вами! Я часы отбивал, ну и зашел помолиться за Ивана Никитича.

— Уйди, уйди, пожалуйста! Оставь мне его.

Старик так же неслышно исчез во тьме, как и появился, но не ушел из церкви. Хотя Ирина накричала на него и приказала убраться прочь, ему все-таки показалось, что он не должен ночью оставлять женщину наедине с покойником. Он отошел к клиросу и сел на ступеньку.

Ирина стала негромко читать псалом.

Чуткое ухо Трофима уловило чьи-то осторожные шаги: кто-то вошел в церковь и, стараясь ступать бесшумно, направился туда, где стоял катафалк.

Ирина шагов не слышала, но ей показалось, что за ее спиной кто-то стоит. Оглянувшись, она увидела Обручева, отшатнулась и заслонила лицо руками, будто отгоняя страшное видение.

— Ради бога... — просяще заговорил Обручев. — Мне необходимо сказать тебе...

Ирина не только не предполагала, что он может появиться, но была уверена: после всего происшедшего, завидя ее, он опрометью бросится в сторону. И вдруг Обручев здесь!

— Что тебе еще надо от меня?

— Молю только об одном, выслушай.

— Выслушать? — голос Ирины задрожал. — Негодяй! Вот дело рук твоих... И ты еще осмелился прийти сюда. Прочь! Я не-на-ви-жу тебя! — Она почти задыхалась. — Я убью! Убью!

— Убей, — покорно сказал он. — Думаешь, я дорожу жизнью? Убей! Мертвые сраму не имут... Ты считаешь, что мне легко? Да мне во много раз горше, чем тебе! С того проклятого часа, как случилось это, я лишился покоя, я готов кричать, биться о стену лбом. Да могу ли я хоть на мгновение забыть, что твой отец... кого ты так любила... Ведь я знаю...

— Не продолжай! — вскрикнула Ирина. — Ничтожество! Спасая свою жизнь, поднял руку на старика.

— Неправда! — прервал ее Обручев. — Неправда это! Но как я могу доказать тебе! У меня нет свидетелей.

— Вот он лежит, свидетель! — не пытаясь скрыть горя и гнева, сказала Ирина. — Взгляни! Или не хватает смелости?

— Моим свидетелем пусть будет бог, — тихо сказал Обручев. — Во дворе нас было только двое, я и Иван Никитич. А за стеной враги — весь штаб!.. Они остались живы только благодаря твоему отцу. В отдушнике уже тлел фитиль, соединенный с динамитом. Понимаешь? Оставались считанные минуты, секунды... А тут он! Я просил, умолял уйти. Он сказал, что в доме спрятано золото. Закричал. Позвал на помощь. Это был почти провал. Я выстрелил. Я должен был! За мной — Россия! Да, конечно, я убийца и готов встать перед любым судом. Но я и без того наказан — я потерял тебя...

— Неужто ты мог еще думать?..

Но Обручев не дал ей говорить.

— Нет, нет, я не безумец! Я все понимаю. Прощения я не прошу. Хочу только одного — пойми: иначе я поступить не мог. Есть чувство, которое стоит выше всего...

— Оставь меня. Уйди!

— Нет, я все скажу, — не сдавался Обручев. — Ненавидеть тех, кто подписал нам смертный приговор, кто заставляет нас вот так стрелять друг в друга, — мой долг. Врагам нельзя давать пощады. Борьба до конца! Да, я дорожу жизнью и буду цепляться за нее до последнего дыхания... Уж если отдам — то большому счету истории. Но ведь и ты, Ирина, в ответе перед ней... Это все, что я хотел сказать. Теперь можешь убить меня. От тебя я приму смерть. Вот револьвер. Или скажи им, скажи, что я не Сергей Шестаков.

Ирина слушала страшный шепот Обручева и чувствовала, как остывает ненависть к нему и вместе с тем приходит какая-то слабость и неприятное головокружение.

— Уйди, — бессильно повторила она. — У меня горит вот здесь, — и приложила руку к груди.

Обручев понял, что его слова не прошли бесследно, что кризис миновал и она способна слушать его.

— Ирина, что ты намерена делать дальше?

— Не знаю...

— Только не оставайся здесь. Ни одного дня. Поедем со мной в Соляной городок.

— А ты разве едешь туда? — удивилась Ирина.

— Да. Сейчас. Нужно срочно предупредить полковника Рубасова о действиях большевиков. Иначе — катастрофа! Едем!

— Завтра похороны. Если завтра в ночь?

— Будет поздно. Только сейчас. Сегодня Кобзин послал куда-то Корнееву. Отправлен отряд красногвардейцев, человек пятьсот. Мне кажется, тоже туда. Их надо опередить и обезвредить. Решай же, время не ждет!