Бог не играет в кости - Николай Андреевич Черкашин

– Амен! Я уже прочитал по ним кадиш… Поэтому мой вам совет, уезжайте из Зельвы подальше. Ну, хотя бы в Деречин.

– Ой, ребе, я не успеваю за вами! Куда вы так спешите?

– Я спешу на свадьбу. Женятся Ёся и Циля Браверман.

– Кто же в такое время женится?

– У них не будет больше другого времени. У нас вообще больше времени не будет. Таки вы идете на свадьбу?

– Почему нет?

– Ну, вы хоть цветов наломайте. Вон сирэнь растет.

– Да, да, да… Вот времена пришли!.. Сегодня утром видел шурина Гришу. Вы его знаете. Гриша Жаботинскй. Так он погрузил все имущество и уехал к теще в Деречин.

– И что, все его имущество вошло в одну телегу?

– Ну, не все. Он успеет еще пару раз приехать.

– Я вас умоляю – на кладбище еще никого с чемоданами не привозили.

Свадьбу играли в корчме Браверманов. Играли при занавешенных окнах, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вся музыка была представлена лишь одной скрипкой Менделя Ходоса, который всегда играл в этой корчме по вечерам.

Невеста оказалась племянницей ребе. Он обнял ее и благословил вместе с женихом. Тут же провели первую свадебную церемонию – тенаим: разбили тарелку как символ скорби еврейского народа о разрушенных храмах Иерусалима. Ребе Шмуэль разбил еще одну тарелку в память о сожженной синагоге в Белостоке.

Потом приступили к главному свадебному обряду – Хупе.

Молодые – двадцатидвухлетний парикмахер Иосиф и его ровесница Циля, санитарка городской больницы – встали под полог, который держали на четырех шестах родители новобрачных. Хупа символизировала рождение нового очага, нового дома, новой семьи. Первым под полог Хупы вошел жених, хозяин дома, за ним Циля, будущая хозяйка, она семь раз обошла вокруг мужа…

Когда-то и Янкель стоял под роскошной Хупой, под куполом большой зельвинской синагоги, и тот же ребе Шмуэль благословлял и напутствовал их с Бертой. Но Берта не захотела следовать канонам талмуда и разошлась с Янкелем через два года. Она заявила ему – или я или твоя прозекция. «Я не могу спать с человеком, который режет мертвецов. Найди себе другую специальность». Пока Янкель пытался переквалифицироваться в отоларинголога, она ушла от него к своему гинекологу. Так закончилась их семейная драма, которая началась в первый день Второй мировой войны.

Едва полковник Молев объявил себя командующим всем этим разномастным, неуправляемым воинством, как к нему сразу же потянулись командиры разрозненных подразделений, потерявшие надежду увидеть хоть какое-то начальство. Они охотно отдавали себя, своих людей, свою технику под начало решительного и спокойного полковника.

Там, на той стороне, ему противостоял командир «соколиной» 29-й моторизованной дивизии генерал-майор Вальтер фон Больтенштерн. Разумеется, они никогда не виделись и даже не подозревали о существовании друг друга. Но в этот день они должны были уничтожить один другого – на том – восточном – берегу Зельвянки.

И грянул бой. Да не один, а один за другим – три яростных прорыва. Первый бросок в сторону Слонима совершили бойцы рассеянных полков, которых объединил криком, матом, наганом безымянный и навсегда безвестный подполковник. Через сутки на второй прорыв ушел и сгинул сводный батальон.

И, наконец, в самый главный бой – 29 июня – повел свои войска полковник Андрей Молев. Это была крупная общевойсковая операция, в которой кроме пехоты, поддержанной артиллерией, участвовали танки, кавалерийский полк и бронепоезд, пришедший в Зельву из Белостока. Ожесточенность этого боя вызвала шок у немецких врачей, которые осматривали трупы своих соотечественников. Они отмечали в медицинских актах «случаи, когда противник перегрызал солдатам горло»…

Кроме этих сугубо врачебных документов, сохранились письма немецких солдат и некоторые офицерские дневники.

«Советские части пытались именно здесь пробить брешь и выйти из окружения. Они постоянно скапливались в непролазных лесах и затем при поддержке танков и артиллерии устремлялись на восток, прорывая слабые боевые порядки нашей дивизии. Кавалерийские эскадроны русских неслись юго-западнее деревни Озерница, невзирая на пулеметные очереди мотоциклетного батальона и 5-го пулеметного батальона, под крики „ура“ снова и снова собираясь в группы, равные по силам батальонам и полкам».

«Штурмовая группа Томаса вместе с частями 10-й танковой дивизии, истребителями танков, двумя батальонами 71-го пехотного полка, двумя артиллерийскими дивизионами и саперами двумя клиньями врезалась в необозримые лесные просторы на участке в районе реки Зельвянки. Командир дивизии также участвовал в наступлении. Однако тут же выяснилось, с какими силами неприятеля им придется иметь дело: здесь им противостояли наиболее сильные части 10-й советской армии, собравшиеся у Зельвянки и пытающиеся с боями вырваться из „котла“ на восток.

В ходе контратаки русские отсекли войсковую группу Томаса, пустили танки в тыл по одному батальону из 15-го пехотного полка и попытались отбить железнодорожный мост через Зельвянку. Они прорвались на передовые позиции разведывательного батальона. Оба немецких полка, 15-й и 71-й, из Касселя и Эрфурта вели непрерывные бои.

Труднее всего пришлось батальонам 15-го пехотного полка. 5-я рота заняла позиции в двух километрах от городка Зельва, где русских скопилось столько, что яблоку негде упасть.

Советские солдаты перешли в атаку широким фронтом, перебегая цепями, да так, что конца этим цепям не видно – два, три ряда один за другим.

„Они что, с ума все посходили?“ – недоумевали солдаты 29-й дивизии. На них надвигалась серая стена в русских гимнастерках. Стена эта ощетинивалась длинными примкнутыми штыками.

„Ура! Ура!“ – перекатывалось с фланга на фланг.

– Они же идут на верную гибель! – восклицал гауптман Шмидт, командир 1-го батальона. – Ждать и огня не открывать!

А стена, источая свое неистовое „ура“, надвигалась все ближе и ближе.

От страха у пулеметчиков сердце готово выпрыгнуть из груди. Кто, кто сдержит их?

– Файер!

И они нажимают на спуск. Строчат пулеметы. Тявкают карабины. Бьются словно в лихорадке автоматы. Первая шеренга содрогнулась, падает, на нее валятся идущие сзади. Третья цепь отпрянула. Бескрайнее