Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

— Мимо городов везти в Бронницы к Родиону Нестеровичу! У него под стенами подземные переходы. Там и хоронить. О «тюфяках» молчок! Чтобы никто не проведал!

Стрелы решили везти на стругах под охраной стрелков в Белоозеро, оттуда по Шексне на Волгу к Угличу. С Углича грузить на возы и тянуть обоз мимо Переяславля, меж Владимиром и Москвой в обход стольного города, прямо на Бронницы.

Не чутьем, не предчувствием руководствовался Боброк, сходилось все видимыми путями к решающему часу, коего ждал всю жизнь.

По дороге из Устюга Боброк завернул в Троицкий монастырь. Сергий подтвердил, что Мамай готовит рать на Русь, готовит поход, равный походу Бату-хана.

— Все ли готово? — распрашивал Сергий.

Что ответить премудрому старцу? Будто бы и готово, испытаны ратники боями. Однако такого боя, такой битвы, коя грядет, не было и до часа не будет.

— Сколько же ты ждешь орды? — спросил Сергий.

— Много, отче, пожалуй, не менее, чем у Батыя было,— ответил Боброк.— Труднее, коли Мамай раскинет свою орду по разным дорогам. Он на коне, мы пеши. Дал бы нам господь года четыре передышки!

— Что дадут четыре года? — спросил Сергий.

— Научатся лить тюфенги и найдут состав казанского зелья... Вижу, отче, в этом оружии великую силу и конец превосходству конным войскам над пешими. Ни ордынец, ни рыцарь не устоят, когда будут бить их из тюфенгов железным дробом.

— Как ищете состав зелья?

— Не ведаю, как искать. Во фряжеские страны послать бы надо умельцев.

Сергий нахмурился.

— Попомни, боярин! В латинских странах паписты всякое занятие алхимией считают ворожбой и богопротивным делом. Там сжигают на кострах тех, кто занимается поиском смесей, если не обещано золото. Золото — элемент, созданный богом, и не дано человеческому разуму создавать из ничего элементы. В том и недоступность божеского для человеческого. Греческая церковь не причисляет к богопротивпым деяниям пытливость разума. Греческий огонь императоры объявили небесным даром. Но я не слышал от христиан греческой церкви о зелии, кое вам надлежит найти. Фряги не пускают к нам ученых мужей, с востока трудно пройти сквозь Орду. Ищите среди наших... Кто-то сделал казанцам, а раз сделано человеком, человеком и может быть повторено... Четыре года срок невелик. Успеют ли?

— Успели бы и ранее, если бы железо было не так далеко!

— А казна?

— Казна забота государя, а не воеводы!

— Государь не превращает пыль в серебро и золото! Казна — это хлеб, это труд черного люда, это мягкая рухлядь — труд охотника, это меды — труд бортника, это овощи — труд огородника, это труд суконщиков, плотников, гончаров, строителей, каменщиков, иконников. Каждый человек может сделать то, что ему по силам. Он должен накормить себя и своих детей. Русь все отдала, что могла отдать! Иван Данилович брал более того, что она могла дать. Его проклинали, не зная, для чего он выжимал казну вместе с кровью. Великий князь Симеон не снизил поборов своего отца. О нем не плакала Русь, когда его сразила моровая язва. Иван не пылал желанием княжить, это вооружило его мудростью, необычной для князя. Он знал, что на серебро и золото можно ковать оружие, можно купить хана, можно купить тайну греческого огня, и знал, что это еще не все. Он знал, что не купишь любви народной и единства черных людей и бояр. А без этого единства не одолеть Орды. Он дал черным людям окрепнуть и не ревновал, когда они вздохнули свободнее. Чем богаче черный люд, тем богаче государство. Иван получил в народе прозвание милостивого, и, когда умер, печалилась вся Русь. Дмитрию судьба вывела соединить в себе деда, дядю и отца.

— Мне ничего не нужно, кроме куска хлеба и воды... Кому же нужно иное, если впереди неволя или избавление от ярма?

— Ты знаешь, куда идешь, другие не знают, и их право жить одним днем. Жизнь дана каждому один раз, и сей дар неповторим... Мамай грядет во днях ближайших! Помни это, воевода!

Февраля в двенадцатый день прибежали вестовые с митрополичьего подворья звать князя проститься с Алексеем.

С одной стороны у изголовья своей детской ложницы маленький Дмитрий видел лицо Сергия, с другой — митрополита Алексея. Митрополит был хранителем завещания великого князя Симеона. Князь Симеон, умирая, завещал братьям, «чтоб не перестала память родителей наших и наша, чтоб свеча не угасла».

Не угасла свеча, берег ее пламя Алексей.

В тревоге бежал князь по теремным переходам через двор — к подворю успеть, успеть, пока жив старец.

Тих и спокоен владыка, смиренно приближался он к неизбежному порогу. Алексей указал перстом на кресло, поставленное у изголовья.

Голос тих и тверд.

— Не скажу ничего, тобой незнаемого! Ты донес свечу, не угасив пламени, до предела, коего не достигали и великие князья Руси изначальной: Олег, княгиня Ольга, Святослав, Владимир и Ярослав... Они создали Русь великой, и тебе осталось переступить один шаг, чтобы стать вровень с ними... Будь грозен к врагам и милостив к людям, что идут с тобой к величию Руси. Ты без них сирота, они без тебя сироты! Братьям твоим Олегу и Михаилу, что я не сказал, доскажет Сергий! Гонцы скачут в Троицу и в Боровск к твоему брату. Покличешь воеводу Волынца, когда они прибудут. А ныне тебя спрошу, кого хочешь, князь, иметь на митрополичьем столе: наставника или потребен тебе покорный слуга?

Будто бы и задумываться не над чем. Кого же мимо отца Сергия, кого же мимо настоятеля Троицы? Будто бы ясно, да туманен вопрос митрополита: наставник или покорный слуга! Сергий не будет покорным слугой, другого наставника желать ли?

— Сегодня ты удельный князь,— продолжал митрополит.— Коли, не загасив свечи, переступишь предел, тебе назначено быть государем всея Руси, коими были лишь первые русские князья. Твоему уделу — митрополит, государству русскому — патриарх!

— Они пришлют грека! — вырвалось у Дмитрия.

— Они не поставят патриарха! — ответил Алексий.— На то время нужно! Патриархом ставь Сергия, митрополитом — покорного!

Алексей будто бы засыпал, тишал его голос, покрывалось бледностью лицо, тускнели глаза. Прибыли князь Владимир, Сергий и Боброк.

Едва владея рукой, Алексей осенил крестом князя Дмитрия, князя Владимира и Боброка.

— Вам — русское воинство.

Перекрестил Сергия:

— Тебе — русскую церковь!

К вечеру митрополит всея Руси Алексей тихо отошел. Отходную читал Сергий.

После поминальной тризны Дмитрий остался с Сергием с глазу на глаз.

— Принимай,   отче,   стол   митрополичий! — сказал Дмитрий.— Иного не вижу!

— Что наказал тебе наш отец Алексей? — спросил в ответ Сергий.