Андрей Орлов - Харбинский экспресс

Все это случилось хотя и очень быстро, но все ж не мгновенно. Однако поручик не успел ровным счетом ничего предпринять. А следовало хотя бы крикнуть. Какая-никакая, но все ж отвлекающая деталь. Глядишь, и не возникло б этого бессмысленного, непредусмотренного никакими инструкциями побоища.

Но теперь-то что говорить… В коридоре плавает сизый пороховой дым, дверь в девятом сорвана, и что там сейчас происходит — одному Богу известно. А на двери с дыркой во лбу лежит сын чрезвычайно влиятельной особы. И погиб он напрямую из-за нераспорядительности некоего жандармского офицера.

В коридоре защелкали дверные замки — пассажиры дружно принялись запираться изнутри. Желающих полюбопытствовать не оказалось.

«Ученые, — мельком подумал поручик, — недаром с запада на восток столько верст прокатили».

— Г-господа, — проговорил сзади кондуктор дребезжащим тенором, — г-господа, что ж теперь делать? — и тронул поручика за плечо.

Тот отбросил его руку и кинулся вперед. Следом затопал сапогами вахмистр. Сквозь дым поручик видел в дальнем конце вагона лицо старшего филера — бледное, с закушенной губой.

К девятому купе они поспели одновременно.

Молодой Путилинский лежал навзничь на сброшенной двери. Лица из-за натекшей крови не рассмотреть. Да и некогда. Пришлось перешагнуть через покойника самым бесцеремонным образом.

Поручик, тяжело дыша, озираясь, застыл посредине купе.

Мизансцена обнаружилась следующая: сбоку, обнявшись, как дети, жались друг к дружке фарфоровый мальчик с княжной. Посередине на полу лежал упомянутый покойник. Рядом — осколки двух стаканов и желтоватая чайная лужица.

Все, ничего более. Ни ранее не виденного багажа, ни тайника с опием. Да и вообще — лица княжны и ее спутника не оставляли пространства для домыслов. Стало совершенно ясно, что никакие они не курьеры. Просто испуганные влюбленные дети.

Отпихнув кондуктора, поручик вернулся в коридор. В этот момент здесь появились четверо молодых людей, в которых поручик недавно определил офицеров в цивильном. Один, с решительным лицом, сунулся было с вопросом.

Пришлось показать бумагу и рыкнуть на ходу:

— После, после!

И тут вдруг у поручика промелькнула мысль, дававшая надежду, хотя и слабую.

Он развернулся и устремился в путилинское купе. Вахмистр без слов кинулся следом. Отворили дверь, зажгли для верности свет. В пять минут обыскали купе. Вахмистр даже стены простукал. В одном месте изнутри что-то вдруг зашуршало — жандармы переглянулись, и на этом поиски почему-то оставили.

Бесспорно: тайника здесь нет. Значит, и последняя, выдуманная на ходу версия — что-де младший Путилинский и был тем самым курьером — подтверждения не получила.

Словом, фиаско.

Поручик вышел, покосился на тело убитого филера. Рядом, опустившись на корточки, сидел его старший товарищ. Заметив жандарма, поднял глаза — сухие, блестящие.

«Болваны! Все, все порушили!» — подумал о филерах поручик. Без злобы подумал, скорее даже с какой-то обидой. Впрочем, что с них взять? Они ведь собирались заарестовывать опийного курьера, а того на деле в поезде не оказалось. То есть были введены в заблуждение. Не их вина. И спрос будет тоже не с них.

Дернув плечом, поручик ровным шагом направился в служебное купе. Теперь можно не торопиться. Некоторые двери уже приоткрыты — осмелев, выглядывали любопытствующие.

К черту.

Не обращая ни на кого внимания, поручик подошел к служебному купе. Уж и за ручку взялся — как сзади раздался крик. И тут же из первого купе вылетела стремглав дама.

Некстати подумалось: «Графиня перекошенным лицом бежит к пруду…»

Следом за дамой выскочил рыженький мальчик.

— Маман, вернитесь! — закричал он и ухватил даму за рукав. — Маман!..

Но матушка не послушала своего реалиста. Повернулась и со всех ног кинулась в тамбур. В узком коридоре натолкнулась на кондуктора, но, кажется, даже и не заметила. Выбежала на площадку — да еще и дверь за собою захлопнула.

Поручик посмотрел на мальчика. Тот — на поручика. И неожиданно залился румянцем. Ну девушка, да и только.

— Могу помочь? — спросил поручик.

— Ах, нет, сударь… — ответил мальчик. — Это семейное… Простите.

И пошел обратно. Поручик проводил его взглядом, отвернулся и тут услышал голос кондуктора:

— Ваше благородие! Сюда пожалуйте!.. — Кондуктор стоял перед первым купе, и вид у него был самый обескураженный. Мальчик, закусив губу, стоял рядом.

Поручик подошел ближе.

— Д-да вы только г-гляньте! — дребезжал кондуктор.

В полутемном купе (электрический свет погашен, а шторка окна наполовину опущена) шевелились какие-то мелкие юркие тени. Впечатление было такое, будто кто-то испестрил стены непонятными знаками, и вот теперь эти знаки ожили и начали независимое существование.

Кондуктор щелкнул выключателем — и вспыхнул плафон.

Открывшаяся картина была поразительной: везде — на стенах, на полу и приоконном столике, даже на потолке — копошились сотни шустрых, наглых, откормленных тараканов! Были они все местной маньчжурской породы — черные, с мизинец длиной.

Один немедленно вскарабкался поручику на сапог.

— Однако… — сказал за спиной вахмистр. — А это у нас что тут такое?

— Где? — спросил поручик.

— Да вон! Внизу, под столиком.

А под упомянутым столиком обнаружился кусок вагонной обшивки, не слишком аккуратно снятый. И, вероятно, наспех. За ним темнело отверстие, оживляемое, впрочем, тараканьей сутолокой.

Вахмистр приблизился, опустился на корточки и бестрепетно сунул руку в черный проем. Пошарил.

— Ну, что? — нетерпеливо спросил поручик.

— А вот… — Вахмистр извлек на свет сверток в коричневой бумаге. Достал перочинный ножичек и тут же, на полу, сверток сей вскрыл.

Глянув на содержимое, поручик повернулся к рыжему мальчику:

— Семейное дело, говорите? Ну-ну. Однако ж и многочисленная у вас, я наблюдаю, семейка.

С этими словами он покосился вниз и увидел на зеркальном своем сапоге еще одного пришельца. Поручик брезгливо стряхнул его на пол и вдобавок придавил ногой.

— Так-так, — сказал Мирон Михайлович. — Где ж ты их раздобыл-то?

— Да по деревням, — ответил Грач. — Распорядился от вашего имени, урядники и расстарались. Здесь в эдаком товарце нет недостатку. Чего-чего, а китайских тараканов на весь свет хватит. Да и людей, кстати говоря, тоже.

— И не воспротивились? — спросил Мирон Михайлович.

На этот вопрос, прямо сказать риторический, Грач позволил себе промолчать — только улыбнулся многозначительно.