Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

С первого взгляда д'Артаньяну показалось, что они попали в мастерскую алхимика: на железном листе в углу еще слабо курились дотлевающие угли, и над ними на треноге висел котелок с чем-то горячим, откуда пахло резко и неаппетитно. На старом столе выстроились в ряд несколько медных и стеклянных сосудов с разноцветными жидкостями — но цвета эти не вызывали у гасконца никаких привычных ассоциаций.

— Прекрасно, — удовлетворенно сказал Рошфор, сбрасывая рясу и оставшись в обычном дорожном платье. — Корнелиус уже все подготовил… Давайте письма. Быть может, я поторопился, приказав Корнелиусу приготовить эту адскую кухню, но, судя по моему опыту, мы имеем дело с настоящими заговорщиками, матерыми, а у таких господ обычно принято использовать надежные меры предосторожности. И если человек не искушен в некоторых вещах… ну, давайте быстрее письма!

— Черт побери! — ошарашенно воскликнул д'Артаньян, достав из-под камзола свиток и быстренько развернув его, после чего тот распался на полдюжины листов бумаги…

Девственно чистых листов.

— Что такое?

— Они меня провели! — воскликнул д'Артаньян горестно. — Подсунули чистую бумагу! И пока мы тут торчим, настоящий курьер…

— Д'Артаньян, вам еще многому предстоит научиться… — рассмеялся Рошфор. — Это и есть письма.

Гасконец озадаченно осмотрел все листы, один за другим, покачал головой:

— Вы шутите, Рошфор?

— Отнюдь.

— Но тут же не видно ни единой строчки, ни единой буквы!

— Глядишь, и появятся… — весело пообещал граф, забирая у него бумаги. — Для начала попробуем самое простое средство…

Он высек огонь и одну за другой зажег восемь свечей в громадном кованом подсвечнике, после чего, к превеликому изумлению д'Артаньяна, принялся сосредоточенно и старательно водить одним из листов над колышущимися огоньками, держа бумагу совсем близко. При этом он, не отрываясь от странного занятия, не оборачиваясь к гасконцу, говорил:

— Есть особые чернила, которые, после того как ими напишут письмо, высыхают и делаются невидимыми. Иные из них проявляются под воздействием огня… но не в нашем, сдается мне, случае. Ничего, попробуем луковый отвар…

Он аккуратно разложил лист на столе и принялся осторожно капать на него содержимым одной из склянок. Без всякого видимого результата. Точно так же не оказали никакого действия и жидкости из других сосудов, всех до единого. Наблюдая за бесплодными усилиями Рошфора, д'Артаньян все сильнее склонялся к мысли, что его самым коварным образом провели.

Однако граф не походил на проигравшего.

— Одно из двух, — сказал он задумчиво. — Либо буквально за последнюю неделю выдумали какое-то новое хитрое средство, что маловероятно, либо остался верный, испытанный метод, который я специально оставил напоследок, сейчас вы сами поймете, почему… Вы себя, часом, не относите к неженкам?

— Да нет, я бы не сказал… А чего мне ждать?

— Серьезного испытания для вашего носа, — с ухмылкой сказал Рошфор, направляясь в дальний угол чердака.

Он принес оттуда полную самых обычных яиц корзинку и две миски. В одну, пошире и пониже, положил письмо, тщательно расправив лист, во вторую, повыше и пообъемистее, разбил первое яйцо…

Д'Артаньян поневоле шарахнулся, зажимая нос, — от яйца шибануло невыносимым смрадом.

— Шерт побери, — прогнусавил гасконец, по-прежнему зажимая нос двумя пальцами. — Оно ше тухлое!

— Тухлейшее! Как и все остальные! — весело подтвердил Рошфор, крутя носом и морщась, но не прекращая своего занятия. — Между прочим, это и есть самое трудное — раздобыть дюжины три на совесть протухших яиц. Крайне своеобразный товар, его обычно незамедлительно выкидывают в отхожие ямы… Но старина Корнелиус постарался на совесть. Какова вонища, а? Шибает, как из пушки!

— Сачем? — осведомился д'Артаньян, не решаясь отойти, чтобы не пропустить что-то интересное.

— Зачем непременно тухлые? Боюсь, я не смогу ответить, потому что сам не знаю толком. Тут нужно быть ученым химиком… Мне, в конце концов, важно не научное объяснение, а результат. Что до результата, он всегда одинаков: в тухлых яйцах содержится некое вещество, определенным образом действующее на определенный вид тайных чернил. Вот и все. Если нам повезет…

Высоко поддернув манжеты, он с безмятежным видом принялся тщательно размешивать содержимое миски длинной деревянной палочкой, отчего чердак заполнился столь невыносимым зловонием, что д'Артаньян едва не кинулся опрометью прочь, но героическим усилием справился с собой, любопытство пересилило брезгливость, и он даже придвинулся вплотную к столу.

— Ну вот… — сказал Рошфор. — Думаю, достаточно…

С загадочным видом фокусника он поднял обеими руками миску и осторожно стал лить ее содержимое в другую, стараясь равномерно распределить клейкую омерзительную массу по всей поверхности бумаги. Д'Артаньян, вытянув шею и уставясь через его плечо, даже убрал пальцы от носа, кое-как смирившись с запахом.

— Пресвятая дева! — вскричал он, старательно, размашисто перекрестившись. — Честное слово, граф, это сущее колдовство!

На листе стали понемногу проступать некие знаки, становясь все четче, все темнее, все разборчивее…

— Это не колдовство, а всего-навсего наука, — сказал Рошфор убедительно. — Как видите, иногда и от господ ученых бывает польза — не все из них, как выяснилось, занимаются отвлеченными высокими материями, неприменимыми в реальной жизни…

— Черт меня побери со всеми потрохами! — воскликнул д'Артаньян, но, присмотревшись, продолжил упавшим голосом: — Ну и что? Увидеть-то мы увидели это ваше тайное письмо, но его же нельзя прочитать. Тут какая-то каббалистика. Так и знал, что не обошлось без нечистой силы, у меня давненько были предчувствия, что добром дело не кончится, еще когда собирался в эту еретическую страну. Они тут все колдуны, вкупе с нашими заговорщиками…

Действительно, там не было привычных букв, пусть даже складывавшихся бы в слова чужого, незнакомого гасконцу языка, — лист покрывали аккуратные ряды цифр и каких-то загадочных значков, твердо сочетавшихся для д'Артаньяна с чернокнижием и прочим письменным колдовством.

— Успокойтесь, — усмехнулся Рошфор. — Письмо попросту написано шифром. Неужели вы ничего не слышали про шифр?

— Ах, вот оно что… — пристыженно улыбнулся д'Артаньян. — Слышал, конечно, доводилось. Но я думал, шифр… это что-то такое… а он, оказывается, этакий… Но тут же ничего невозможно понять!

— По моему глубокому убеждению, на свете есть только одна вещь, которую невозможно понять, — сказал Рошфор. — Ход мыслей женщины и ее сердце. Все остальное пониманию поддается, пусть порой и с великими трудами. Что написал один человек, другой всегда сумеет прочитать.