Далия Трускиновская - Запах янтаря

– Хоть у одного хватило ума… – шепнул Гирт Маде, и вдруг заорал, а голосище такой, что кавалерийским эскадроном командовать впору:

– Люди добрые! Смотрите, на крыше, смотрите!..

Действительно меж труб соседнего дома мелькнула и пропала белая рубашка. Разбились, сорвавшись, у моих ног несколько кусков черепицы.

– Господи, это же безнадежно! – подумала я. – Сейчас они окружат дом и снимут тебя оттуда…

И почему-то я никак не могла сообразить – странно, зачем твой Гирт ни с того ни с сего взял и выдал тебя?

А пока я уразумела всю несообразность его поступка, пока стояла, оторопев, ничего не понимая, в толпе закричали: «Ведут! Ведут!»

И тут я не удивилась тому, что тебя так быстро изловили, а бросилась сержанту навстречу. Но когда мы увидели, кто попался в лапы доблестным кирасирам его величества, то все, сколько нас собралось тогда на Сапожной улице, во второй раз грохнули хохотом!

Это был ревущий в три ручья, утирающий нос рукавом и бормочущий какую-то ерунду тот самый парнишка, что шептался с Гиртом.

– Ты зачем, скотина, полез на крышу? На улице тебе места мало? – допрашивал его сержант.

– Посмотреть хотел!.. – взвыл мальчишка.

– На что посмотреть?

– Как его ловить будут!..

– Отпустите дурака! – со вздохом скомандовал сержант, успел отвесить ускользавшему в толпу мальчишке подзатыльник и подошел ко мне.

– Фрекен Ульрика, ваше поведение было очень подозрительным, – значительно сказал он. – Это заставляет нас кое о чем задуматься!

И тут я поняла, что попала в неприятную историю. Честно говоря, мне стало страшновато, я опомнилась и под холодным взглядом сержанта Эрикссена даже отступила на шаг назад. Только на шаг – сзади, прямо за спиной, сгрудились Маде, Гирт, какой-то весь в крупной чешуе рыбак, какой-то старик в длинном истрепанном кожаном фартуке, от которого несло кислятиной, какая-то замотанная в платки торговка с двумя корзинами копченой рыбы, за ними еще люди, и все они, я чувствовала это, молча глядели в лицо сержанту.

И я смотрела в его светлые глаза, потому что недостойно меня было бы опускать взгляд перед неотесанным солдатом.

– Ведьма с горы Блоккюла… – пробормотал наконец Эрикссен, отступая, и вместе с кирасирами отошел посовещаться в переулок.

– Лихая дочка у этого Гильхена, – услышала я из толпы, – своих в обиду не дает!

Ты, лазутчик во вражеском стане, был для них своим – потому, что служил у нас конюхом. А сержант, который честно защищал Ригу от всех врагов, выходит, был для них чужим? Но это еще можно было как-то понять. А я сама? Я – своя, иначе и быть не может, так я считала всегда. Но ведь, не вступись я за тебя, они бы так и не поняли, что я – своя! Хотя многие меня знали, и даже с детства… Вот это было выше моей разумения.

Толпа понемногу рассеялась.

– Идем, – вдруг шепнул Гирт. – Проклятый сержант послал в Цитадель за подмогой. Наверное, решили все-таки обыскать Конвент.

– А Андрис? – хором спросили мы Маде.

– Не знаю… Янка пока останется и покараулит. А вам надо уходить.

Маде потянула меня за рукав. Я никак не позволяла ей увести себя и все смотрела на запертую дверь Конвента.

– Предложи мне кошель талеров, я бы туда не сунулся, – сказал Гирт. – Уж очень там вредные старухи.

– Как же теперь ему помочь? – спросила я, но не Маде и не Гирта, а сама не знаю кого. – Значит, все было напрасно? Что же теперь делать?.. Что же теперь делать?!

А прохожие поблизости обсуждали недавнее событие, и до меня доносились их слова.

– Говорят, лазутчика ловили…

– Какого лазутчика, русского?

– Выходит, московиты опять подбираются к Риге?

– Значит, опять осада!

– Значит, опять война…

Они были правы, это я никак не могла понять, что ты несешь новые страдания моему измученному городу, что ты, может быть, несешь разрушения и смерть моему янтарному королевству. И лучше было бы для него, чтобы тебя поймали и повесили… Но если повесят тебя, то придет другой лазутчик, и третий, и четвертый. А того, чей взгляд поймала я сегодня, того – русоволосого, тоненького, гибкого – уже не будет. И во мне вновь возникла та боль, которая обожгла, когда я увидела тебя со связанными за спиной руками. И я перестала понимать, что со мной происходит…

Маде опять дернула меня.

– Бежим домой! – приказала она. – Эта свинья в мундире, чего доброго, донесет на нас, и придут с обыском! Надо спрятать вещи Андриса. Ну, бежим же!

Это была мудрая мысль. И не только потому, что мне следовало теперь позаботиться о безопасности – своей и своих близких. Эта мысль требовала от меня дела. Я буду что-то говорить, ноги сами куда-то понесут меня, и, может быть, я хоть на несколько часов прогоню мысль о войне, о смерти, о стремительном и тревожном взгляде…

– Шум вокруг был невообразимый, и все же я услышал треск разрезаемых волокон грубой веревки. Я не знал твердо, кто там у меня за спиной, но скорее всего – Гирт. Тогда, в свалке у бастиона, его оттерли от меня. Но он не мог меня бросить, он шел следом, я чувствовал это.

А рядом звенел отчаянный твой голос, дрожащий от бессилия. И я простить себе не мог, что ответил взглядом на твой оклик. Зачем? Ты ведь все равно не могла мне помочь. А стоять перед тобой побежденным, связанным, в разодранной рубашке… Сама понимаешь… И еще – одно дело, когда в тебе заговорило сострадание, а когда ты осмыслишь, что на деле я твой враг, тогда как же?

Броситься в ворота епископского подворья я не успел. Хоть и держались веревки на волосиночке, а что-то меня еще связывало. Потом вдруг словно проснулся. В полуоткрытых дверях большого серого дома увидел просвет. Двор? Думать – некогда. Оттолкнув солдата, я метнулся кошкой вдоль стены, по короткому коридору, мимо лестницы, и попал в крошечный дворик. Ткнулся в ворота – заперто! Сам не знаю, как вознесся на крышу сарая и ввалился головой вперед в открытое окно на втором этаже, угодив прямо в корзину с каким-то тряпьем.

И вовремя – тут же с силой забарабанили в ворота. Я лежал на полу у окна и думал – куда ж это черт меня занес и как теперь отсюда выбираться? Подполз к дверям, выглянул – слава Богу, никого! Встал было, но тут услышал отчаянный визг и вопль, и снова грохнулся. А за окном в ту же минуту рухнули выбитые ворота, и, выходит, к окну приближаться тоже было опасно.

Тут я заметил прислоненный в углу костыль. Какое ни есть, а оружие, решил я и прихватил его.

С костылем наготове я высунулся в коридор и даже дошел до лестницы, соображая, куда же теперь лучше – вверх или вниз? Внизу шла какая-то заваруха, целое побоище. Я насилу догадался, что это выставляют за дверь кого-то из кирасиров. Но, по моим соображениям, долго такое сопротивление продолжаться не могло, следовало ожидать скорого отступления хозяев. Потому я взобрался на чердак и засел в самом дальнем углу, соорудив себе убежище из старой рухляди, а также накрывшись непонятно чем, судя по запаху – древней попоной.