Александр Мацкин - Орленев

ринского.

На мотиве веры и неверия развивается и любовный роман

в пьесе Суворина. Самозванец и царевна Ксения — дочь Бориса —

нравятся друг другу, властный и нетерпеливый новый московский

царь добивается физического сближения с ней, и она поселяется

в его дворце. Но у этой любви нет согласия и единомыслия, она

не поглощает их целиком, какое-то докучливое «второе зрение»

не дает им покоя. Ксения замечает, что при всей рыцарской от¬

ваге у него бывают минуты полного душевного упадка, хотя он

умело прячет свою растерянность. А Самозванец при его нервной

отзывчивости не может не почувствовать, что Ксения пристально

к нему присматривается и что-то от него таит. Как он нуждается

в ее признании и впрямую говорит: «И ты могла бы быть цари¬

цей, но ты не веришь. Ведь не веришь!» В авторской ремарке ска¬

зано: «Ксения молчит». И, долгим взглядом всматриваясь в нее,

он продолжает: «У тебя глубокие глаза, и в них ничего не видно...

Засмейся! Ну, засмейся же! Улыбнись!» Ксения сквозь слезы от¬

вечает: «Не могу, государь!» Орленеву нравился этот любовный

диалог с его недоговоренностью и непроясненностью, с его «вто¬

рым планом» (по распространенному мхатовскому определению),

диалог, кончающийся угрозой Самозванца: «Я тебя в монастырь

сошлю!»

Еще больше усилий и воображения он потратил на диалог

с князем Ряполовским, единственным из всех врагов Дмитрия,

кто не прячет своих мыслей и обвиняет его в том, что он пре¬

дал национальные традиции и отступил от начал русской жизни.

Пока их словесная дуэль касается устройства государственной

жизни, Самозванец, при всей своей нетерпимости, слушает

(правда, с раздражением) мятежные речи Ряполовского. Но когда

этот смелый красавец витязь с лубочной картинки, давно влю¬

бленный в Ксению, бросает ему гневный упрек в том, что он обес¬

честил царевну — прирожденный Рюрикович так не поступил

бы,— Самозванец приходит в неистовство и, уже не владея собой,

кричит:

Во прах передо мной! Я император!

Я истинный, я прирожденный царь...

В эту минуту, по мысли Орленева, в Дмитрии просыпается кровь

Грозного.

Так во время ночных занятий, после спектаклей, Орленев ра¬

зучил в главных чертах роль и для последних консультаций по¬

ехал в Петербург к Суворину и прямо с вокзала отправился

к нему домой. Прослушав готовые сцены, Суворин сказал близ¬

ким: «Вот видите... про человека говорят, что он только пьян¬

ствует, а вы посмотрите, что он сделал из роли Самозванца, какая

чудная проникновенная работа» 17.

После этой похвалы Орленев с увлечением продолжал рабо¬

тать над ролью; ему не хватало в ней характерности, то есть не¬

повторимости натуры, и на том основании, что Самозванец полу¬

чил образование у иезуитов в Польше, он придал его речи легкий

польский акцент. Он обратил внимание и на замечания некото¬

рых историков, писавших об эпилепсии царевича Дмитрия, и

снова — в который раз — вспомнил о брате Александре: в сцене

обморока, круто обрывая монолог, падал как подкошенный. К тому

моменту, когда роль была вчерне готова, оказалось, что играть ее

негде — в Петербурге сгорело здание суворинского театра и по¬

становка «Царя Дмитрия Самозванца» надолго откладывалась.

Нетерпеливый, как и его герой, Орленев решил действовать на

свой риск и поначалу сыграть Самозванца в провинции. Нажи¬

мали на него и антрепренеры. Но сыграть его было не так просто,

костюмная, постановочная, многолюдная, с разнообразными фоль¬

клорными вкраплениями, с шумными уличными сценами пьеса

была слишком громоздкой для кочующей труппы гастролеров.

И» Орленев недрогнувшей рукой стал вымарывать текст, убирать

действующих лиц, всячески приглушать музейно-византийскую

парадность, предусмотренную ремарками автора, и выдвигать

вперед психологическую тему Самозванца, саму по себе, вне исто¬

рических реалий. Его поправки шли в одном направлении, и мно¬

госложная композиция Суворина превратилась в монодраму; воз¬

можно, что это был единственный выход в тех условиях форс-

мажора, но логика действия в этой редакции «Царя Дмитрия»

заметно пострадала.

Двадцать первого ноября 1901 года Орленев в первый раз

сыграл Самозванца в гастрольном спектакле в Николаеве18, не

предвидя, какие события разыграются в связи с этой ролью. Уре¬

занный вариант пьесы Суворина не понравился местному рецен¬

зенту, и не без злорадства он о том написал. «Одесские новости»,

которые тоже не питали нежных чувств к редактору «Нового

времени», подхватили эстафету и в свою очередь откликнулись на

николаевскую премьеру. Очень скоро сообщение о неудачном

спектакле дошло до Петербурга, и Суворин, возмущенный само¬

управством Орленева, послал ему телеграмму, в которой жестоко

его обругал за то, что он «сыграл неоконченную, не разработан¬

ную пьесу»; о купюрах негодующий автор ничего не знал. Орде¬

не© чувствовал себя виноватым и от смущения, как не раз с ним

бывало, стал дерзить, уже не выбирая слов. Они обменялись теле¬

граммами; поскольку в архивах эти телеграммы не сохранились,

мы воспроизводим их по мемуарам актера.

Суворин — Орленеву: «Потрудитесь немедленно прислать эк¬

земпляр моей пьесы».

Орленев — Суворину: «Пьесу выслал, не нуждаюсь в ней, по¬

тому что она оказалась слабой. Делаю свою. Когда будет готова,

увидите настоящего Самозвапца. Бывший ваш кормилец Ор¬

ленев» 19.

Оскорбительный смысл телеграммы особенно подчеркивали ее

последние слова. Орленев имеет в виду, что на протяжении не¬

скольких лет сборы в театре Суворина держались на его имени и

его ролях. В какой-то мере так оно и было. Но, отправив эту бес¬

церемонную телеграмму, он не почувствовал облегчения; напро¬

тив, он понял, что в своем озорстве зашел слишком далеко, а от¬

ступать было не в его привычках. И сразу же по совету антрепре¬

нера Шильдкрета он заказал служившему в их труппе актеру

Иванову-Двинскому, расторопному «литературному человеку»,

пьесу о Лжедмитрии и его царствовании; драматург-актер глазом

не моргнув согласился *. А по совету Дорошевича, чьему литера¬

турному вкусу Орленев доверял, он прочитал роман популярного

тогда писателя Мордовцева о Лжедмитрии и кое-что у него по¬

заимствовал для своей роли. В какой мере этот винегрет был

съедобен, нам судить трудно, пьесы Иванова-Двинского со встав¬

ками из Мордовцева нам прочесть не удалось. Но Орленев эту

склеенную и составленную при его участии драму одобрил и по

расписанию гастролей должен был выступить в роли Дмитрия

Самозванца в Саратове (в мемуарах сказано — в Самаре).

Несчастливый случай и на этот раз подвел гастролера, и жур¬

нал «Театр и искусство» поместил в хронике заметку, что «обе¬

щанная г. Орленевым самоновейшая пьеса «Лжедмитрий» была

отменена вследствие «опоздания костюмов из Москвы», как зна¬

чилось на вывешенном аншлаге над кассой» 21. Это была чистей¬

шая правда. По недоразумению известному московскому порт¬

ному не перевели вовремя деньги, он в отместку задержал

костюмы, и спектакль не состоялся. Саратовская публика потре¬

* «Когда г. Суворин не разрешил г. Орленеву играть в провинции его

пьесу, то г. Орленев «нанял» (sic), по словам одних — за пять тысяч, по

словам других — за две тысячи, а по словам третьих — всего за двадцать

пять рублей, г. Иванова-Двинского «сделать свою пьесу». Самую же роль

Дмитрия г. Орленев переделал для себя сам, и в результате получилась

переделанная переделка» 20.

бовала деньги обратно, это было неприятно, но еще неприятней

было, что после Саратова роль Самозванца Орленев сыграл всего

несколько раз летом 1902 года и больше к ней не возвращался.