Виктор Мережко - Полеты во сне и наяву

Он весело улыбался и жал на «железку».

— Семнадцать восемьдесят один! Я приказываю, остановитесь! На улице пешеходы — остановитесь!

Передняя машина стала притормаживать и прижимать Сергея к бровке. Он будто поддался маневру, выждал какой-то момент, затем рванул влево и лихо пошел на обгон.

Началась самая настоящая гонка. Сергей уходил, его преследовали. Чуть погодя из поперечной улицы вылетела еще одна машина, и его начали, что называется, загонять в угол. Угол сужался, шансов на какой-либо еще маневр оставалось все меньше, и Сергей наконец нажал на тормоз и остановился.

Сидел устало и расслабленно и ждал наказания.

К нему — справа и слева — подошли два милиционера, откозыряли.

— Права!

Сергей развел руками: нет.

— Прошу выйти из машины.

— Пожалуйста… — вышел.

— Прошу в машину ГАИ.

— Тоже пожалуйста.

Сели в милицейскую машину, к тем двум присоединились еще двое.

— Документы.

— При себе нет.

— Чья машина?

— Во всяком случае, не моя.

— Украли?

— Взял.

— У кого?

Сергей посмотрел на спрашивающего.

— А вот этого я вам не скажу.

— Джентльмен… Вот это как раз мы и сами узнаем. Спиртное принимали?

— Ни грамма.

— Это мы тоже проверим, — сказал офицер и кивнул водителю: — Поехали.

Машина тронулась, и ехали некоторое время молча.

— Ну, а вот интересно все же, — заговорил милиционер с сержантскими лычками, — куда вот вы неслись?

Сергей подумал, пожал плечами.

— Мне завтра сорок… И я спешил попрощаться.

— С кем?

— Есть с кем.

— Скажите спасибо, что вовремя остановили, — заметил офицер. — А так бы точно попрощались. Навсегда!

Сергей глянул на него, усмехнулся:

— Спасибо…

Из милиции их выпустили уже перед самым вечером. Опять начался мелкий дождь, они стояли посреди двора, молчали.

— Ко мне? — спросила Лариса.

Сергей отрицательно покрутил головой.

— Мне надо кое-куда зайти.

— Тогда, значит, до завтра?

— До завтра…

Лариса сделала ему «ручкой» и пошла прочь. Сергей смотрел ей вслед, потом позвал:

— Послушай!..

Она остановилась, вопросительно посмотрела на него. Сергей подошел поближе.

— У тебя есть на даче большое деревянное колесо?

— А вам это зачем?

— Ну, колесо!.. Круглое и большое!

— Допустим…

— Есть или «допустим»?

— Ну, есть. Вам оно зачем-то понадобится?

— Не думаю. Но ведь я никогда не был у тебя на даче. А что колесо есть, знаю. Сарайчик, и за углом, у стенки, это колесо. Правильно?

— Правильно.

— А знаешь, откуда я знаю?.. Я ведь по ночам летаю. Везде летаю, и над твоей дачей тоже. И все вижу…

— Вам надо хорошенько выспаться, Сережа, — сказала Лариса и ласково потрепала по плечу. — Идите домой к жене… и выспитесь.

— Ты не веришь, что я летаю?

— Верю, Сережа. Конечно, верю… Ступайте…

— Я летаю, Лариса! — Он не отпускал ее. — Я действительно летаю. Ты зря смотришь на меня, как на сумасшедшего. А завтра я попробую полететь не во сне, а наяву. У тебя на даче попробую. Хочешь?

— Завтра, Сережа, будет видно. А пока идите домой. Там вас наверняка ждут. До завтра…

Она снова двинулась в своем направлении, и Сергей смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом.

На звонок никто не открывал. Он попробовал постучать ногами, и на стук открылась дверь соседней квартиры.

— Наташеньки нет дома, — сказала милая, приветливая женщина за пятьдесят. — А Машенька, по-моему, во дворе.

— Благодарю вас, — низко поклонился Сергей и зашагал вниз.

Свою кругленькую ладненькую дочку он узнал сразу. Она носилась по детской площадке, то карабкалась наверх, то скатывалась вниз, а то участвовала в общей куче-мале и счастливо, громче всех, хохотала.

Сергей какое-то время с завистью наблюдал за ней, потом позвал:

— Машуля!

Она не расслышала, продолжала носиться, и он позвал еще раз:

— Машулька!..

— Папочка! — закричала она, оставила своих подруг и понеслась к отцу. — Папулечка!

Обхватила за шею, повисла на нем. Потом увидела разбитое его лицо, удивилась:

— Ой! Что это? Ты упал?..

Сергей засмеялся.

— Умничка. Ты единственная, кто угадал. Упал!

— Тебе больно?

— Уже не очень… А мама где?

— Маша! — закричали подруги и замахали руками. — Быстрее, мы же ждем!

Маша виновато посмотрела на отца, объяснила:

— Мы там играем, ладно?.. Ты иди, а я поиграю… Иди, папочка.

— Мама, я спрашиваю, где?

— У тети Гали. Меня оставила, а потом заберет.

— Когда — потом?

— Когда я наиграюсь… Так я побегу. Ладно, папочка?

— Подожди… — Он ладонями взял ее лицо и стал часто-часто целовать.

Она терпела, потом стала вырываться.

— Ну, папа… Ну, папочка же!.. Мне больно, папа!.. Папа-а!

Сергей отпустил ее, несильно подшлепнул.

— Ладно, беги…

— Спасибо!

— Маме скажешь, что я вернусь не скоро!

— Хорошо, передам!

— И передай, что я ее целую.

— Ладно!.. Так я побежала, папочка!

Дочка ринулась к своим заждавшимся друзьям и снова закружилась там, забегала, заигралась и совсем, казалось, забыла про своего отца, который продолжал стоять на том же месте. И только иногда она вдруг поворачивалась к нему, улыбалась, коротко махала ручонкой и снова уходила в свою такую интересную, такую занимательную, такую личную жизнь.

Когда Николай Павлович, домашний, в полосатых пижамных брюках, с ножом и не-дочищенной картошкой в руке, открыл дверь на звонок, от неожиданности он даже отшатнулся.

На площадке — на коленях, с низко опущенной головой — стоял Сергей.

— Совсем с ума сошел, что ли? — спросил начальник.

— Прости меня, — сказал тот, не поднимая головы. — Я был неправ.

— Пошел ты!.. — выругался Николай Павлович и с силой захлопнул дверь.

Снова позвонили. Длинно и настойчиво.

— Хочешь доиграться?

— Хочу извиниться.

— Послушай, Макаров…

— Слушаю…

— Давай, в конце концов, остановимся!

— С тем и пришел…

— Ведь уже сорок лет!

— Завтра…

— Считай, уже сорок. А ума ни на грамм.

— Завтра…

— Думаешь, за сутки — если его не было — что-нибудь вот здесь прибавится? — Николай Павлович постучал себя по голове.

— Что сегодня, что завтра — один толк. Сорок!..

— Завтра я попробую полететь.

— Далеко?

— Пока не знаю.

— А работа? Послезавтра, насколько я помню, у тебя рабочий день?!

Сергей поднял голову, улыбнулся.

— А я разве не уволен?

— Знаешь что?.. — возмутился начальник. — Если ты такой умный, вон бог, а вон порог!

— Я не умный, — сказал Сергей. — Я полный дурак. Кретин!

— Наконец-то понял… Дошло! Конечно, дурак… Хотя б вот по сегодняшнему… Нормальному человеку придет в голову явиться и стоять на площадке на коленях?! Не дай бог бы соседи увидели.

— Видели.

— Ты что?! Которые — те или те? — показал Николай Павлович на двери справа и слева.

— Те…

— А, те еще ничего… Лишь бы не те… Ладно, хватит придуриваться, вставай… А то и правда разговоры пойдут.

— Ты простил меня?

— А ты понимаешь, за что просишь прощения?

— Ну, наверно…

— Ну-ну…

— Ну, за то, что я обманул вас тогда.

— Да дело не во мне. А в тебе. Ты сам себя обманываешь. Постоянно… Ежедневно…

— Знаешь… — Сергей посмотрел в глаза начальника пронзительно и отчаянно. — Я уже сам начинаю понимать.

— Слава богу.

— Нет, правда, Коля, правда. Ты не веришь? — Он ухватился за полы пижамы, стал притягивать к себе. — Я, Коля, сам себе уже надоел! Честное слово! Вот так надоел! Под завязку!

— Да верю, верю! Отпусти!.. Верю, говорю!

— А ты простил меня?

— Попробуй тебя не простить… — Начальник отцепил наконец его руки, распрямил примятые полы. — Еще в. пятницу. И даже заявление твое — тоже дурацкое! — тоже порвал! Вставай! — Он помог Сергею подняться, принюхался. — Пьяный, что ли?

— Голодный…

— Ну, так о чем разговор?! — потащил Николай Павлович его к себе в квартиру. — Жены, правда, нет дома — картошку, видишь, сам чищу, — ну, а мы и без нее сообразим…

Выпито и переговорено было уже предостаточно, на столе стояла початая бутылка водки, в тарелке безнадежно стыла давно сваренная картошка, а мужики, обнявшись и прислонив голову к голове, пели задушевно и ладно:

Синенький скромный платочекПадал с опущенных плеч,Ты говорила, что не забудешьСиний платочек сбере-е-е-ечь!..

Николай Павлович поднял голову, посмотрел на приятеля.

— Так куда ты собрался лететь?

— Не куда, а с чего… С дерева! — сказал Сергей.