Константин Ваншенкин - Жизнь человека

«Воспоминанья женщины одной…»

Воспоминанья женщины однойО нашем замечательном поэте,Пронизанные смутною виной,Усиленные общею войной,—Я их прочел, воспоминанья эти.

Не для печати и не для родных,А для себя она их написала,И веет бескорыстием от нихИ искренностью с самого начала.

Срок действия не только не истек,Но словно устремлен еще куда-то,Как в почве угнездившийся росток,Как в треугольник сложенный листок,Что в дымных безднах ищет адресата.

Строчка

Поверил вашей строчкеИ даже не одной, —Как верят малой дочкеИ женщине родной.

Иное в бездну канет,И вообще вранье…А эта не обманет,И верится в нее.

«Милый Митя Голубков…»

Милый Митя ГолубковПоднял взгляд, что синь и ярок.Книжечку моих стиховПопросил себе в подарок.

И никак я не пойму,Сам с собою в долгом споре,Для чего она емуТам, куда ушел он вскоре.

«Эту гулкую землю покинув…»

Эту гулкую землю покинув,В светлых водах оставил свой ликЛеонид Николаич Мартынов,Наш последний любимый старик.

…Как же много и щедро нам далиОт пути, от стиха своего…Я смотрю в эти хмурые дали:Впереди уже нет никого.

«Ветер порывами. В небе темно…»

Ветер порывами. В небе темно.Сосны за дачей.Ночью проснулся. Открыто окно.Холод собачий.

Днем было столько событий и дел,—Жизнь-то большая.Днем этот мир полнокровный гудел,Все заглушая.

Днем укололась душа или грудьТоненьким жалом.Памятью близкой боясь шевельнуть,Ночью лежал он.

И сквозь остатки разодранных дрёмЯвственно где-тоСлышался поезд, не слышимый днем,Знающий это.

«Показалось, что окликнули…»

Показалось, что окликнули.Оглянулась — ни души.Лишь березки шеи выгнулиВ вечереющей глуши.

И ни капельки не боязно,Хоть и смеркнется вот-вот.Но отчетливо и горестноКто-то сызнова зовет.

«В спешке годов…»

В спешке годовИ свои утешения есть.После трудовХорошо у порога присесть.

Камень прогрет.Дело к вечеру. Ноги в пыли.Чистый просветМежду соснами виден вдали.

Три стрекозыНа шершавой наружной стене.Отзвук грозы,Долетевший из мира, извне.

«Не снимала с пальцев кольца…»

Не снимала с пальцев кольцаНа короткий даже срок,Чтоб случайно муж-пропойцаНе нарушил свой зарок.

Не снимала на ночь перстни…А снаружи, где темно,Все накатывали песниНа закрытое окно.

В купе

В купе три девушки со мною,И словно здесь они одни,Своей похожею судьбоюДруг с другом делятся они.

Я слышу эти разговоры,Я понимаю этот пыл.А оживленные их взорыНе верят, что я молод был.

«Ветер — по кронам…»

Ветер — по кронам.Спрятались тетерева.Низким поклономКланяются дерева.

Время рассвета.Спятила роща с ума:Кем-то раздетаИли разделась сама.

Мнилось: престижнаКаждая желтая прядь.СкоропостижноЭто пришлось потерять.

Как от махорки,В сизом дыму бересклет.Да от моторкиВдоль по воде белый след.

«…Стоите в людной тишине…»

…Стоите в людной тишине,Не в силах шевельнуть рукою.И ладно, если хоть во снеОпять случается такое.

Близки —беспомощностьИ страх:Терпящий бедствие над намиКорабль в свинцовых небесахИли на наших же глазахПловец, затоптанный волнами.

Гадание

— Белокурая инфанта,Посмотри смелей вперед:Не от шпаги — от инфарктаТвой возлюбленный умрет.

Не вонзится в лошадь шпора,А в соседстве с парикомВ мирном доме и не скороОтойдет он стариком.

Отойдет он на рассвете,Не обидев никого.Ваши внуки, ваши детиБудут около него…

Но уже с гадалкой в ссоре,Смотрит юная в упор,И в ее монаршем взореИзумленье и укор.

Термометр

Как если бы работой дельнойБыл занят я в начале дня,—Термометра сосуд скудельныйОпять под мышкой у меня.

Опять из утреннего долаВстают березы в сотый раз.Я не отвык еще от дома,Как здесь случается подчас.

Баюкая свою разлуку,Смотрю с восьмого этажа,Как бы на перевязи рукуГоризонтальную держа.

После болезни

Ах, жизни скорлупка!Куда же нас жребий занес?На сердце зарубка,Совсем еще свежий затес.

По этому следу,Коль нужно, отыщут меняВ четверг или в средуВ туманах осеннего дня.

Над вспыхнувшим кленомОткрытый холодный зенит.То ль ветер по кронам,То ль сердце негромко шумит?

Все прямо и прямоИду среди белого дня,И кардиограмма,Как карта, в уме у меня.

Таксист

В. Ф. Негоде

— Федосеич, Федосеич,Ты не пашешь и не сеешь,И, однако, жизнь твоя…

— Полно, Яковлевич! ЯВыезжаю спозаранку,Без конца кручу баранку,По проулкам, по росе,По гудронной полосе.В Шереметьево! В Быково!Передыху никакого.Хуже, если передых.Дай ворочать за двоих!Каждой, Яковлевич, клеткойС этой связан я креветкой(Так машину мы зовемИногда в кругу своем)…

— Федосеич ты, Негода,Ты какого будешь года?Знаю, не был на войне,Но войну напомнил мне.

«Писатель стоял у моря…»

Писатель стоял у моря,Задумчивый и прямой.И слушал, как, гальку моя,Ритмично шумит прибой.

Покачивались некрутоСуденышки на волне,Но думалось почему-тоО юности, о войне.

Не будничная заботаВладела им с головой.И думалось отчего-тоО женщине молодой.

А волны катились с гамом,Напором и куражом.Они выпускались самымНевиданным тиражом.

Книги

Если в ваших личных библиотеках есть книги, которые вы уже прочли, просьба передать их в библиотеку жэка.

Теперь бы уже никтоК сему не прибегнул крику.Как кожаное пальто,Теперь они любят книгу.

Но все-таки не о томСтихи. И не на потеху.Я свой уважаю дом,И жэк, и библиотеку.

Есть книги, что я прочел,И, думается, недаром.Но я из породы пчел,Летающих за нектаром

Все в тот же цветущий луг,Где был уже многократно,Свершая все тот же круг —Туда и опять обратно.

«Не всем моим собратьям удалось…»

Не всем моим собратьям удалосьПродраться сквозь свое косноязычье,Как сквозь чащобу рвется рослый лось,А сквозь листву — выщелкиванье птичье.

Не всем дал бог опомниться скорей —Как бы ожженным творческою плетью —От юной инфантильности своей,От зрелого несовершеннолетья.

«С обывательской точки зрения…»