Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)

На это Хемнолини не могла ничего ответить. Немного погодя она заговорила снова:

– Я стараюсь следовать вашим наставлениям. Но, сталкиваясь с препятствиями, отступаю. Боюсь, что я безнадежна и никогда не смогу обрести душевного покоя и твердости. Скажите, неужели удары, которые наносит жизнь, всегда будут выводить меня из равновесия?

Печаль и горе, звучавшие в словах Хемнолини, заставили Нолинакхо призадуматься.

– Не отчаивайтесь, – сказал он. – Помните, что препятствия, возникающие на жизненном пути, являются испытанием душевной твердости и стойкости человека.

– Не могли бы вы зайти к нам завтра утром, – попросила Хемнолини. – Ваша поддержка придает мне силы.

В лице Нолинакхо, в его голосе было столько нерушимого покоя! В нем Хемнолини искала свое спасение. После ухода Нолинакхо девушка несколько успокоилась.

Стоя на веранде, прилегающей к ее спальне, она смотрела на мир, залитый лучами зимнего солнца. В блеске солнечного дня перед ней расстилалась исполненная труда и отдохновения, полная сил и умиротворения вселенная, где необузданность желаний сочетается с воздержанностью. Всем своим измученным сердцем Хемнолини чувствовала величие мира. Свет солнца, бесконечно яркая лазурь неба, казалось, посылали душе Хемнолини глубокое и вечное благословение мира.

Хемнолини думала о матери Нолинакхо. Девушка догадывалась, почему взволнованная Кхемонкори не спала прошлую ночь. Первое потрясение и страх, вызванные предложением выйти замуж за Нолинакхо, прошли. И в душе Хемнолини росла горячая привязанность к нему, но в этой привязанности не было ни страданий, ни беспокойных порывов истинной любви. Молодому человеку, который весь ушел в себя, конечно, не нужна любовь женщины, но ему, как и всем, необходима человеческая забота. Кто будет заботиться о нем – ведь мать его стара и слаба. А жизнь Нолинакхо в этом мире достойна уважения! Чтобы служить такому человеку, надо благоговеть перед ним.

То, что она услышала сегодня о Ромеше, явилось тяжелым испытанием для любящего сердца девушки. И ей пришлось собрать все свои душевные силы, чтобы выдержать этот жестокий удар. Теперь ей казалось унизительным страдать из-за Ромеша. Она не хотела ни осуждать, ни обвинять его.

Земля продолжает неизменно вращаться, в то время как миллионы людей совершают плохие и хорошие поступки, и Хемнолини вовсе не собиралась осуждать кого бы то ни было. Она не хотела думать о Ромеше. Иногда она вспоминала погибшую Комолу, и ей становилось страшно. Она мысленно спрашивала себя, какая связь между ней и несчастной самоубийцей. Стыд, гнев, жалость сжимали сердце Хемнолини. Молитвенно сложив руки, она обращалась к богу: – О всевышний, почему я так страдаю? Чем я виновата? Сними с меня эти оковы, милосердный, разорви их! Мне ничего не нужно, только бы жить спокойно в мире твоем!

Онноде-бабу не терпелось узнать, как отнеслась Хемнолини к тому, что рассказал Окхой, но у него не хватало смелости спросить ее об этом. Хемнолини сидела на веранде с вышиванием. Несколько раз Оннода-бабу проходил мимо, но, глядя на задумчивое лицо дочери, не решался заговорить.

Только вечером, когда Хемнолини поила его молоком с лекарством, которое прописал врач, он наконец набрался духу.

– Убери, пожалуйста, свет, – попросил он дочь. И когда комната погрузилась во мрак, Оннода-бабу начал разговор: – А этот старик, кажется, хороший человек…

Хемнолини ничего не ответила.

Другого вступления Оннода-бабу придумать не мог и прямо перешел к делу.

– Я удивлен поведением Ромеша. Много было толков о нем… Но я до сих пор им не верил. Однако теперь…

– Отец, оставим этот разговор, – печально прервала его Хемнолини.

– Дорогая, мне тоже не хочется говорить об этом! Но, увы, посуди сама, волею создателя все наши радости и несчастья связаны с этим человеком, и мы не можем безразлично относиться к его поступкам.

– Нет, нет, – взволнованно возразила девушка, – зачем наше счастье ставить в зависимость от того или иного человека! Отец, я совершенно спокойна. Мне совестно, что ты напрасно беспокоишься обо мне.

– Хем, – продолжал Оннода-бабу, – я стар, но мне не найти покоя, пока ты не устроишь свою жизнь. Я не хочу, чтобы ты стала отшельницей.

Девушка молчала.

– Пойми, дорогая, – уговаривал Оннода-бабу, – конечно, ты испытала тяжелое разочарование, но все же не следует отвергать те блага, которые предлагает тебе жизнь. Сейчас ты замкнулась в своем горе и не можешь знать, что сделает тебя счастливой и полезной в жизни. Я же все время думаю о твоем благополучии. И знаю, что принесет тебе счастье и успокоение. Не пренебрегай моими словами.

Из глаз Хемнолини полились слезы.

– Не говори так, отец. Я не отвергаю твоего предложения и поступлю так, как ты укажешь. Только дай мне время очистить свою душу от сомнений и подготовиться.

Оннода-бабу в темноте прикоснулся к мокрому от слез лицу дочери и погладил ее по голове. Больше он не сказал ни слова.

На следующее утро, когда Оннода-бабу и Хемнолини пили в саду под деревом чай, вновь появился Окхой. Оннода-бабу вопросительно взглянул на него.

– Пока никаких следов, – сказал Окхой, беря чашку чаю и усаживаясь. – Некоторые вещи Комолы и Ромеша до сих пор находятся у господина Чоккроборти, – медленно продолжал он. – Он не знает, куда послать их. Несомненно, Ромеш-бабу, когда узнает, где вы, не замедлит приехать. Тогда вы…

– Окхой, – неожиданно для всех гневно перебил его Оннода-бабу, – ты совсем лишен здравого смысла. Зачем Ромешу приходить к нам? И почему я должен заботиться о его вещах?

– Боюсь, что вы ошибаетесь или несправедливы к нему. Ромеш-бабу сейчас уже раскаялся в своем поступке, – начал оправдываться Окхой. – Разве не долг старых друзей поддержать его? Можно ли покинуть его в такую минуту?

– Окхой, – отвечал Оннода-бабу, – ты только портишь нам настроение, все время возвращаясь к разговору о нем. Сделай милость, никогда больше не вспоминай о Ромеше.

– Отец, не волнуйся, – нежно промолвила Хемнолини. – Тебе вредно. Окхой-бабу может говорить все, что хочет. В этом нет ничего плохого.

– Нет, нет, простите меня, – извинялся Окхой. – Я не понял всего.

Глава 54

Мукундо-бабу с семьей решил уехать из Бенареса в Мирут. Все вещи уже были упакованы, и отъезд назначили на утро следующего дня. Но Комола все еще надеялась, что какое-нибудь событие помешает отъезду, или, может быть, доктор Нолинакхо еще раз навестит своего пациента. Но не случилось ни того, ни другого.

Нобинкали боялась, что в суматохе Комола сможет исчезнуть, и не отпускала ее ни на шаг от себя. Всю работу по упаковке вещей взвалили на девушку. Доведенная до отчаянья, Комола мечтала заболеть, чтобы Нобинкали не могла увезти ее с собой. И, может быть, для оказания помощи к ней пригласят небезызвестного доктора. И если ей суждено будет умереть, она сможет отойти в мир иной, почтительно взяв прах от ног своего супруга. Комола грезила об этом, закрыв глаза.

Последнюю ночь Комола спала в комнате Нобинкали, а на следующий день на вокзал поехала в ее экипаже. Мукундо-бабу ехал во втором классе, Нобинкали с Комолой устроились в купе для женщин.

Наконец поезд тронулся. Свисток паровоза разрывал сердце Комолы – так обезумевший слон в неистовстве клыками рвет лианы. Девушка жадно смотрела на проносящийся за окнами вагона город.

– Где коробочка с бетелем? – послышался голос Нобинкали.

Комола подала ей коробочку.

– Так и знала! – гневно воскликнула хозяйка. – Ты забыла положить известь. Как прикажешь мне поступить с тобой! Если я сама не позабочусь, то все делается не так. Дьявол в тебя вселился, что ли? Ты нарочно злишь меня. Сегодня нет соли в овощах, завтра паеш[96] отдает землей. Думаешь, мы не понимаем твоих проделок? Вот погоди, приедем в Мирут, я тебе покажу!

Когда поезд проезжал по мосту, Комола высунулась из окна, чтобы в последний раз взглянуть на Бенарес, раскинувшийся по берегу Ганги. Она не знала, в какой части города дом Нолинакхо. Но мелькавшие перед ее глазами в быстром беге поезда набережные, здания, островерхие храмы – все казалось наполнено его присутствием, все было бесконечно мило ее сердцу.

– Чего ты высовываешься из окна, – послышался окрик. – Ты ведь не птица! Без крыльев не улетишь.

Когда Бенарес скрылся вдали, Комола села на свое место и, задумавшись, стала смотреть в небо.

Наконец поезд прибыл в Моголшорай. Комола шла как во сне. Она не замечала ни шума вокзала, ни сутолоки. Как во сне она пересела с одного поезда на другой.

Близилось время отхода поезда, как вдруг Комола услышала хорошо знакомый голос и вздрогнула.

– Ма, – окликнули ее.

Комола обернулась, выглянула на платформу и увидела Умеша. Радость осветила ее лицо.

– Это ты, Умеш!

Мальчик открыл дверь купе, и в то же мгновенье Комола очутилась на платформе, а Умеш, почтительно склонившись к ее ногам, приветствовал ее. Его лицо расплылось в улыбке.