Сергей Есенин - Том 6. Письма

Печатается по автографу (РГАЛИ).

…в магазине…— О магазине см. коммент. к п. 104.

…подательнице сей записки…— О ком идет речь, установить не удалось.

106. А. М. Сахарову. Апрель 1921 г. (с. 119). — Есенин 6 (1980), с. 103.

Печатается по копии рукой С. А. Толстой-Есениной (ГЛМ).

Датируется по содержанию, в частности, по фразе: «Я еду в Ташкент, в мае вернусь».

…сделай все, что возможно, с моей книгой, только по другому плану. Издай только стихи, а поэмы выкинь. Потому что они выходят на днях здесь. Озаглавь — «Ржан<ые> кони», книга первая. — В 1920 г. Есенин подготовил для издания сборник Рус. (см. наст. изд., т. 1, с. 402). Работая над этим сборником, поэт предполагал сохранить тот же состав раздела «Поэмы», что и в Тел., подготовленном еще раньше, в 1919 г., для Госиздата, но так и не вышедшем в свет. Однако затем весь этот раздел из содержания Рус. был исключен автором целиком (ИМЛИ), т. к. Есенин, видимо, принял решение выпустить поэмы в издательстве «Альциона» отдельной книгой под заглавием «Ржаные кони». Сохранилась ее верстка, вышедшая из типографии 31 марта 1921 г. (ИМЛИ). Однако эта книга поэм не была издана, как и сборник стихов Рус. (см. наст. изд., т. 2, с. 265–266).

Я еду в Ташкент, в мае вернусь…— Выехав в середине апр., Есенин вернулся в Москву в начале июня 1921 г.

107. А. Б. Мариенгофу. Конец апреля — начало мая 1921 г. (с. 120). — Мариенгоф, с. 107–108 (с купюрами и изменением имен); полностью (с неточностями) — журн. «Наше наследие», М., 1990, № III (15), с. 117 (публ. С. В. Шумихина).

Печатается по автографу (РГАЛИ).

Датируется по содержанию.

…что он написал «Юрия Милославского», что все политические тузы — его приятели, что у него всё курьеры, курьеры и курьеры. — Есенин, иронизируя над Г. Р. Колобовым, сравнивает его с Хлестаковым (см. «Ревизор» Н. В. Гоголя, действие третье, явление VI — Гоголь II. с. 147, 148).

Лёва — помощник Г. Р. Колобова.

«Есенин уехал с Почем-Солью <Г. Р. Колобовым> в Бухару. Штат нашего друга пополнился еще одним комическим персонажем — инженером Лёвой. <…>

Лёва любит поговорить об острых, жирных и сдобных яствах, а у самого катар желудка и ест одни каши, которые сам же варит на маленьком собственном примусе в собственной медной кастрюле.

От Минска и до Читы, от Батума и до Самарканда нет такого местечка, в котором бы у Лёвы не нашлось родственников.

Этим он и завоевал сердце Почем-Соли.

Есенин говорит:

— Хороший человек! С ним не пропадешь — на колу у турка встретит троюродную тетю» (Мой век, с. 376–377). Другие сведения об этом человеке не выявлены.

Последнее происшествие…— О чем идет речь, не установлено.

За поездом у нас опять бежала лошадь (не жеребенок), но я теперь говорю: «Природа, ты подражаешь Есенину». — См. п. 101 и поэму «Сорокоуст» (наст. изд., т. 2, с. 83).

…часто вспоминаю тебя, нашу милую Эмилию…— В «Романе без вранья» Мариенгоф писал: «Опять перебрались в Богословский переулок. В тот же бахрушинский дом. У нас <…> экономка (Эмилия)…» (Мариенгоф, с. 94). См. также коммент. к п. 134.

…ОПмТЬ…— Авторская графика этого слова подчеркивает его эвфемистический смысл, раскрываемый чуть ниже (ср.: «…Лёва за стеной посылает Гришку к священной матери…»).

…что теперь кушает наш Ваня? — Речь идет об адресате — Мариенгоф сам раскрыл свой «псевдоним», исправив это место письма для печати так: «… а что теперь кушает Анатолий?» (Мариенгоф, с. 107; выделено комментатором). Далее Есенин называет Мариенгофа Ваней прямо («…но во-вторых, Ваня…»). Ср. также: «„Рыжим“ звали Ан. Бор. <Мариенгофа>, вероятно, потому, что полезла рыжеватая щетина. Вообще у них <имажинистов> у всех были прозвища. Еще его звали „Ваня длинный“. Почему, не знаю» (из письма А. Б. Никритиной к Л. И. Сторожаковой (1970); цит. по кн.: Сторожакова Л. Мой роман с друзьями Есенина. Симферополь: Таврия, 1998, с. 62–63).

…подхожу к стенной газете и зрю, как самарское лито кроет имажинистов. — Этот отзыв в самарской периодике пока не выявлен.

Еще через день. Был Балухатый…— Встреча Есенина с Балухатым состоялась 5 мая 1921 г. — этой датой помечены инскрипты поэта ученому на Исп. хул. и Т21 (Юсов-96, с. 22). Таким образом, Есенин закончил писать комментируемое письмо именно в этот день.

…возьми рукописи и дай денег. — См. коммент. к п. 104.

108. Иванову-Разумнику. Май 1921 г. (с. 122). — Кр. новь, 1926, № 2, февр., с. 203–205, в статье Д. Д. Благого «Материалы к характеристике Сергея Есенина: (Из архива поэта Ширяевца)».

Печатается по автографу (ИМЛИ). На обороте последнего листа письма — помета Есенина: «Неотправленное письмо Р. Иванову».

Датируется по времени встречи в Ташкенте Есенина с А. В. Ширяевцем, в архиве которого хранилось письмо (см.: Есенин 6 (1980), с. 301). По свидетельству В. И. Вольпина, поводом к написанию письма послужило следующее обстоятельство: «Особенно часто и остро нападал на Есенина за его имажинизм Ширяевец <…>. Есенин долго и терпеливо объяснял своему другу основы имажинизма и тогда же начал писать письмо Р. В. Иванову-Разумнику с изложением этих основ, но так и не докончил его, оставив черновик письма Ширяевцу на память» (Жизнь Есенина, с. 272–273).

В этом письме-черновике имеется много зачеркиваний — как механических описок (начала слов, отдельных букв, перестановок слов в предложении), так и смысловых фрагментов (значимых словосочетаний и целых предложений). Поскольку все без исключения зачеркнутые места приведены в первой публикации, здесь даются только наиболее значительные отброшенные смысловые фрагменты: после «…Вы, по-видимому, обиделись…» следовало «за Клюева, за те несколько нетеплых слов моего мнения», после «Уж не за Клюева ли и мое мнение о нем» — «как о поэте небольшого», после «…от его голландского романтизма» — «и оболгал русских мужиков в какой-то не присущей им любви к женщине, к Китежу, к [рел] мистическ[ому] и религиозному тяготению (в последние годы, конечно, по Штейнеру и по Андрею Белому) и [дал] показал любовь к родине [не] с какого-то не присущего нам шовинизма: „Деду Киеву похула алый краковский жупан“ (жупан — знак вольности)»; после «…звуковое притяжение одного слова к другому, т. е. слова…» — «звучно по своему произношению»; после «…доказывать перед Вами мою…» — «новую»; после «Так написан был отчасти „Октоих“…» — «по главам»; перед «Не люблю я скифов…» — «Разлюбил»; после «…целый синедрион толкователей» — «когда они ему преподнесли такой подарок»; после «Тогда это была тоска…» — «и молитва».

Я послал Вам письмо, книги, еще письмо…— Речь идет о письме от 4 дек. 1920 г. (п. 102), в котором Есенин обещал адресату «постараться выслать» «Сорокоуст» и «Исповедь хулигана». Книгами, содержащими эти поэмы, могли быть как сборники, перечисленные в коммент. к п. 102, так и содержащий «Исповедь хулигана» сб. «Золотой кипяток», вышедший до 21 янв. 1921 г. (Юсов-94, с. 85). Второе письмо Есенина («еще письмо») неизвестно.

…Вы, по-видимому, обиделись на что-то. Уж не за Клюева ли и мое мнение о нем? Не за Блока ли? — Скорее всего, не дошедшее до нас письмо Есенина Иванову-Разумнику содержало еще более резкие высказывания о творчестве Клюева этого периода и более критическую оценку поэзии Блока, чем в п. 102.

Я очень много думал ~ за эти годы, очень много работал над собой и то, что я говорю, у меня достаточно выстрадано ~ Я очень много болел за эти годы, очень много изучал язык…— Свое понимание природы поэтического творчества Есенин подробно высказал в статьях «Ключи Марии», «Быт и искусство» и др. (т. 5 наст. изд.). Комментируемое письмо, в котором он изложил свою «теорию поэтических напечатлений», свидетельствует о серьезности его тогдашних творческих исканий. Как заметил Д. Благой, в поэтике имажинизма Есенин «стремился осознать и развернуть свой неясный, сумеречно брезживший ему самому творческий путь, утолить глубокие внутренние потребности своего поэтического гения» (Кр. новь, 1926, № 2, февр., с. 202).

Письмо написано в результате общения с Ширяевцем, рассматривавшим, как известно, имажинистскую деятельность Есенина как измену «мужицкому стану». (Подробнее см. коммент. к «Литературным декларациям и манифестам» — наст. изд., т. 7, кн. 1). В спорах об имажинизме, об ответственности писателя за каждое сказанное им слово уточнялись позиции обоих поэтов. Свое право на выбор собственного поэтического пути Есенин отстаивал всеми способами: не только в устных беседах-спорах с Ширяевцем, не только в письме Иванову-Разумнику, но и неслучайным характером, во-первых, выбранного им для записи в альбом Ширяевцу отрывка из только что законченного вчерне «Пугачева» (с заключающей этот отрывок фразой «Я значенье свое разгадал…» — см. об этом наст. изд., т. 3, с. 461–462) и, во-вторых, неслучайным характером дарственной надписи тому же адресату на книге «Исповедь хулигана» (текст — Юсов-96, с. 231), свидетельствующей о знакомстве Есенина с трактатом Ширяевца «Каменно-Железное Чудище…» (сравнительный анализ см. в кн.: Тартаковский П. Свет вечерний шафранного края… (Средняя Азия в жизни и творчестве Есенина), Ташкент, 1981, с. 107–117. Трактат Ширяевца (ИМЛИ, личный фонд поэта) до сих пор не опубликован).