Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности - Генрих Вениаминович Сапгир

«Ты от ран погибнешь без сомненья,

Так скорее отблагодари

Друга за чудесное спасенье —

И в утробе у меня умри».

1887

СОСНА И МОЖЖЕВЕЛЬНИК

«Нынче люди честь и стыд забыли,

Вежливость, почтенье – в стороне…

Нынче уступают грубой силе… —

Можжевельник бормотал сосне. —

Разве прежде я не почитался

Гордостью Эстонии лесной?

У дворца я пышно разрастался

И за монастырскою стеной.

Да, у знати были мы в почете,

Вы же – неотесанный народ —

В захолустье на песке растете.

Поглядишь на вас – и страх берет…

Подлые! Свою погибель чую…

Нет, еще живуч я. Не сдаюсь:

Я болящих ягодой врачую

И усопшим на пути стелюсь».

– «Замолчи, трусливый слабый карлик! —

Молвила высокая сосна. —

Сам подумай, кто ты есть? Кустарник.

Ты не лес, а видимость одна.

Трусам зайцам нравишься ты, жалкий,

Но не можешь вырасти и стать

Корабельной мачтой, крепкой балкой, —

Лишь больным и хилым ты под стать.

И строитель будущего зданья

На тебя с презреньем бросит взгляд.

Можжевельник, гиблое созданье,

Не вернешь ты прошлого назад!»

<1906>

ПРИБРЕЖНЫЙ ВИД

Люблю закаты на морском просторе!

Диск солнца будто клонится ко сну,

Еще он медлит, полузатонув,

Под ветерком чуть зыблясь, дремлет море.

С заката кто-то мечет горсти зерен —

И зажигает золотом волну!

Мелькает лодка в золотом плену,

И сонный парус ветерку покорен.

Огромны тени от прибрежных скал.

И сами скалы – крепостные стены,

Богатыри в кольчугах белой пены!

Вдруг стаи чаек, воздух расплескав,

Испуганно взметнулись с резким криком.

Морской орел парит в просторе диком.

<1906>

ДЯДЯ ВОЛОДЯ

(АВГУСТ 1997 Г.)

РОМАН

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Сегодня мы обращаемся к нашим радиослушателям с таким вопросом: может ли гражданин какого-либо государства жить в другом государстве без проблем? Какие проблемы вы видите в данном случае? Что вы об этом думаете, уважаемые соотечественники? Наши телефоны в Париже…

– У нас в редакции прозвучал первый звонок. Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Назовите себя.

– Петр Иванович, москвич.

– Говорите, Петр Иванович.

– Наше правительство не только, но и… (помехи) К тому же… Нельзя терпеть ни в коем случае… (помехи) И на воображаемых рубежах тем более… (помехи) Народ не потерпит, чтобы наши интеллектуальные рубежи пересекали всякие проходимцы. Если ты лицо кавказской национальности, сиди себе на воображаемом Кавказе. Иудеи пусть едут в воображаемый Израиль. Но проникать лишь по собственному желанию в нашу воображаемую Россию, запомните, мы никому не позволим. Наши предки ее крепко придумали, а ее уже почти всю разворовали, где она? – по кускам растащили.

– Что же вы предлагаете?

– Если ты иностранец, тем более инородец, плати тысячу долларов за визу и, пожалуйста, воображай наши березки. Русские девушки – десять тысяч, зато уж воображение на полную катушку. Так, я думаю, будет справедливо. Спасибо.

– Спасибо и вам, Петр Иванович. Хочу напомнить, мнение наших слушателей не всегда совпадает с мнением редакции. Следующий звонок…

(по-французски)

– Сегодня мы обращаемся к нашим радиослушателям с таким вопросом: может ли гражданин какого-либо государства жить в другом государстве без проблем? Какие проблемы вы видите в данном случае? Что вы об этом думаете, уважаемые радиослушатели? Наши телефоны в Москве…

– Вот уже первый звонок. Представьтесь, пожалуйста.

– Петр Иванович.

– Откуда вы, Петр Иванович?

– Из Парижа.

– Вы эмигрант?

– В какой-то мере.

– Говорите, Петр Иванович.

– Проблемы! Смешно сказать! но самая большая проблема: это не тот Париж. Совершенно не тот Париж, который я воображал в юности, читая «Трех мушкетеров». Это не тот город, который я представлял себе ночью в бараке за колючей проволокой на Колыме. Как поется в песне: «Там девочки танцуют голые…». Где деньги – франки? Где жемчуга стакан? И Бальзак со своей шагреневой кожей обманул нас – русских эмигрантов. И Гюи де Мопассан. Где в метро увидишь Пышку? Тонкие губки да востренький носик и никакой косметики. И другие французские писатели виноваты, и русские заодно. Раньше обед с вином в любом кафе стоил не больше тридцати франков. А теперь и пятьюдесятью не обойдешься. Не тот Париж, маскировка одна. Тот настоящий забрали себе хитрые французы, а нам – Кострому под Париж перекрасили и предоставили: живите. Спасибо, то есть тьфу, мерси и больше не проси.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В России он был француз, во Франции – русский. Лысинка, бородка, пухлые щечки и золотые очки. Неопределенных лет. Владимир Владимирович – потомок русских эмигрантов. Не хотелось бы называть его по имени-отчеству. Владимир Владимирович это величественно, как собор. Он был явный Володя с округлыми движениями и словами. Он строил свою речь из пространных предложений, что в наше время выглядело старомодно и искусственно. Он говорил не на нашем русском языке, он говорил на эмигрантском языке. Свой, но не наш, как выражалась одна моя хорошая знакомая.

У нее же я и познакомился с ним. Войдя в комнату, сначала я услышал холеный голос, неторопливо и благостно о чем-то вещающий, затем увидел самого, восседающего в кресле, обитом красным потертым бархатом (в это кресла усаживали обычно только почетных гостей), у журнального столика с сигаретой в руке и с стаканчиком водки в другой. Он потягивал то и другое поочередно и часто.

–…Нам журналистам с утра подали джип и повезли наконец в джунгли на линию фронта, если можно так назвать извилистый ряд глинистых, размытых и полузатопленных частыми дождями окопов, в которых прыгали лягушки и водилась всякая нечисть. Был сезон дождей, господа. Вьетконговцы сами были похожи на лягушек в своих коротких штанах и соломенных шляпах. Правда, эти лягушки стреляли и довольно метко. Малорослики – девушек было не отличить от мужчин. Одна всеми время стреляла в меня своими угольными глазками, простите за невольный каламбур, потом она приезжала ко мне в госпиталь и мы