У пилота в плену - Алексей Николаевич Лучников

Светлые дни мажет черная тушь.

Ангелы губят случайным уходом

Тысячи взрослых ослабленных душ.

Сколько еще не случилось объятий?!

Сколько любви не слюбилось еще?!

Ты ничего не успел к этой дате,

Но этой жизнью ты был восхищен.

Больно. Как больно… и боль не утихнет.

Страшно. Как страшно мир видеть пустым.

В нем ты невидимый ангел-хранитель,

А не товарищ, не внук и не сын.

Дождемся…

Лето-писатель поставило точку.

Осень-редактор срывает листы.

В зимние книжные впустят досрочно,

Там мы дождемся о веснах посты.

Первый снег

День возвращается обратно из постели

Ползком в размоченную в кофе суету.

Остатки осени уже отшелестели,

На первоснежную меняясь пустоту.

Никто не ждал вчера, но рыжая девчонка,

Неделю яркую с ветрами покружив,

Без украшений золотых ушла по тонким

Печалям брошенной березовой межи.

Для коммунальщиков погода усложнилась.

Дворняги греются в дыханье теплотрасс.

Забились голуби в чердачную унылость.

Так наступает у природы тихий час.

Замри и ты, моя запасливая память.

Листок упал. И не вживить обратно в ветвь.

Я не решался в жизни многое исправить…

Мой гений горд, а дух мой слаб, скорее, даже ветх.

Зима идет. Ее голодные сугробы

Съедят ошибок падаль, словно обнулив,

Закаты теплые, холодные восходы

И весь накопленный за осень негатив.

Книгатив

Лежишь – матрасы мнешь. От книг и разговоров нет опыта – по ним чужой проходишь путь. Попробуй вечером вглядеться в мониторы домов. Там в спаме быта можно утонуть. Избавься ты от этих дуг, что над глазами – их хмурый вид, как раритетный механизм… Увы, твое лицо стареет, и с годами его с лихвой морщинит гнусный пессимизм.

Смешно, в дожде ты видишь тучные отбросы, небесный отжим, мусор, облачную слизь. Они стремительно стекают по откосам и проникают через плинтус в твою жизнь. Среди людей невзрачна, как в толпе монахов, уныло топчешь взглядом контуры теней, не понимая, в чем причина псевдострахов, легко сжигающих сетчатку светлых дней. Ты брезгуешь лучами солнца откровенно, не входишь чувствами в рассветные дары. Читая Кинга днем в обложках толстостенных, вновь погружаешься в «фантастные» миры. Текучесть букв, узоры слов, страниц касанья, как корвалол, кренит в покой спонтанный нрав. Свободно отдаешь себя на истязанье Ллюбому автору, кто в выдумках был прав.

Одна зима тебя по-прежнему не бесит, пледово-кресельные дни уходят в сток. И с новым снегом грузишь сборник старых песен – из «нулевых» неактуальный русский рок. Так скрупулезно, тихо, с леностью упрямой кладут снежинки на асфальт сырой винты. Зстыв, их позвонки хрустяще-шепеляво тропой копируют от криперсов следы.

Тайком в дневник запишешь прелесть первоснега, короткий кайф, кривя душой, похоронив. Начнешь сначала все с кроватного забега: старт одиночества, бесцельный книгатив.

Себе

Ты не поэт. Не будешь признан.

В дурном потоке стиходелов

Чуть, может, более умело

Утонет твой бездарный призрак.

Ты человек. Не надо хлопать.

Но лесть не сгубит эгоиста.

Ты в альманахе будешь издан,

Что в воздухе оставит копоть.

Ты не пример для подражаний,

Не грезишь титулом кумира.

Тщеславность в рамках нивелира

На градус ниже ожиданий.

Ты не умеешь выделяться,

В печатном слове бить банальность,

Держась за камень-гениальность,

Своим сарказмам умиляться.

Но время выделит седины,

И под тисками убеждений

Кусты твоих стихотворений

Заполнят книжные витрины.