Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)

— Ты где работал?

— В пятом.

Парнишке чуть не стало дурно. Даже людей его круга, при Батисте бывших хозяевами, ужасала жестокость, с какой пятое отделение управления полиции чинило свои расправы.

— Что, струсил?

— Нет. Просто странно, как это судьба нас свела…

— Ничего странного, — перебил его старший. — Ты пришел сюда, чтобы вернуть отобранное у твоего отца, я — чтобы расправиться с теми, кто мешает тебе и таким, как ты. Вы хорошо нам платили. Значит, мы с тобой — одного поля ягоды.

Они поднялись и двинулись в глубь острова — подальше от моря. Вскоре на их пути встретился домишко. Перепуганная женщина, заслонив собой детей, со страхом смотрела на дуло автомата, наведенное на нее.

— Я здесь одна с детьми. Где муж и сын — не знаю.

— А там? — Старший кивнул в угол, где стояла кровать.

— Там старшая дочка.

— Найди одежду мужа и сына, — приказал он. — Нам надо переодеться.

— Ничего нет… кроме того, что они перед уходом надели.

— Ищи, а то разряжу в тебя эту «игрушку»! — пригрозил он и ткнул автоматом ей под ребра.

— Мама, отдай им все! — всхлипнула девушка. Женщина вышла в другую комнату и вернулась с каким—то тряпьем.

Они переоделись.

— Где нам лучше выйти?

— Сюда, налево…

Шли долго, пока не выбрались на шоссе. Потом, бросив оружие, осторожно шагали по обочине. Неожиданно рядом остановилась машина.

— Куда идете? — спросили их.

— В город.

— В Хагуэй?

— Да. А что делать? Лачугу нашу разбомбили… Самолет спикировал — и она вспыхнула, точно спичка.

— Ничего, скоро им спичек не понадобится, только свечки. Дело нескольких часов… Погиб кто—нибудь из родни?

— Жена и двое детей.

— Сочувствую. Не удалось спасти?

— Нас дома не было. Встречали вместе со всеми непрошеных гостей. Нескольких поймали — они в болоте заблудились… Скажите, нам оружие дадут?

— А у тех почему не взяли?

— Да не было у них. Говорят, в море осталось, когда их катер разбомбили.

Они полезли в машину. Ехавший на заднем сиденье раненый молча кивнул им.

Скоро показалась окраина. «Вот и до города добрались, — подумал старший. — Затеряться бы теперь в людской толчее. А еще лучше спрятаться у кого—нибудь из друзей или в церкви, переждать денек, другой, а потом незаметно смыться с этого проклятого острова, чтобы когда—нибудь вернуться сюда опять и схватить наконец за хвост негодяйку по имени Фортуна…»

Замелькали первые городские дома. Скрежет тормозов — и машина словно приросла к асфальту. «Контрольный пункт!» — от этой мысли у старшего все внутри сжалось.

— Пленные есть?

— Нет. Раненый у нас.

— Дай—ка взглянуть! Вдруг в наши сети какая рыбешка попадет?

— Он! Это он убил моего сына! — Женщина грозно смотрела на старшего широко открытыми, остановившимися глазами, направив на него указательный палец, словно дуло пистолета.

— Они мне сразу не понравились, — невозмутимо заметил водитель.

— Это недоразумение! Мы здешние, мы крестьяне…

— Он — убийца, он замучил до смерти моего сына!.. Я знала, что он сунется сюда: ведь другой дороги через болото нет.

— Да говорю вам, она ошибается. Крестьяне мы…

— Возьмите этого. И дружка его заодно. Женщина знает, что говорит. Она ждала тут днем и ночью, все боялась упустить…

В памяти старшего четко, словно кинокадры, одна за другой замелькали страшные картины: распростертое на земле истерзанное тело юноши, рыдающая над ним мать, взгляд ее покрасневших глаз, полных не слез, а лютой ненависти… И мощным колокольным звоном гудели в сознании ее грозные слова: «Придет время, и ты заплатишь за все. От расплаты не уйдешь, палач!..

Эдуардо Эрас Леон

Матео

Мне исполнилось четырнадцать

лет, когда я находился в окопе,

сражаясь за свою Родину, и тогда

я подумал: я стал настоящим мужчиной.

Ничего особенного… Нет, правда, ничего особенного не чувствуешь, когда видишь приближающийся самолет. Да, он летит и стреляет из своих десяти пулеметов, укрепленных на крыльях, и нельзя зевать после того, как он пролетит, потому что есть еще два хвостовых пулемета. Но я спокоен, правда—правда. И я даже уверен, что, если он пролетит низко, я его подобью из своей «четверки»…

Нет… Боялся? Чего? Здесь никто не боится… Да, конечно, злость — другое дело. Такое со мной бывало… Вот, например, восемнадцатого вечером… Восемнадцатого? Да, точно, восемнадцатого… вечером…

Все направляются в сторону Плая—Хирон. Мое орудие тоже. Оно прицеплено к грузовику, а я сижу на орудии, потому что я — стрелок. Вместе с другими орудиями батареи мы прикрываем колонну. И вот грузовик начинает барахлить. У него глохнет мотор. Он не заводится. Колонна продолжает свой путь, а нас оставляют позади. Командир батареи кричит мне:

— Столкнуть грузовик в кювет и оборудовать огневую позицию! — И он уезжает.

Мы начинаем толкать грузовик, но он тяжелый.

Я говорю командиру орудия:

— Послушай, сержант, давай отцепим пулемет, и грузовик пойдет легче.

А он мне:

— О'кэй, Матео.

И мы отцепляем орудие. Они катят грузовик и с большим трудом сталкивают его в кювет.

Я остаюсь с пулеметом и пытаюсь его установить. И тут появляется самолет. Я смотрю на него в бинокль — это Б–26. Наш или вражеский? Этого я не знаю. Смотрю на его крылья — кубинский флаг и три буквы — РВС.[29] Наш! Самолет приближается. Теперь он летит ниже с крейсерской скоростью. Я вижу лицо летчика. Он просовывает руку в окошко и машет мне в знак приветствия. Наш!

— Самолет наш! — кричу я, успокаиваясь, и машу в ответ.

А он начинает обстреливать грузовик. Я смотрю туда и вижу, что грузовик исчезает в клубах огня и дыма. Нет, это был не наш самолет. Я столбенею. Не знаю, что предпринять, но страха не чувствую. В эту минуту я ничего не боюсь. Но я не знаю, что мне делать. Я бегу к машине, но приблизиться не могу. От жара я задыхаюсь. Мне хочется закричать. Но кому? Я один. Кому кричать, кто мне поможет? Никого нет. Я возвращаюсь к орудию. Потом снова бегу к машине. Я не могу отвести взгляд от грузовика. Расчет погибает на моих глазах. Я слышу крики. Чувствую запах паленого мяса. Я в отчаянии, и мне хочется броситься в огонь, и кричать с ними, и сгореть с ними. Но я бегу к орудию. Я плачу и ничего с этим не могу поделать. Сволочи! Сукины дети! Я ищу ключ. Мне надо установить пулемет. Куда, черт бы его побрал, делся ключ? Нужно установить пулемет. Продолжаю плакать и начинаю разговаривать сам с собой. Теперь я не поверю ни единому самолету. Я буду стрелять в первый же, который ко мне приблизится. Мне все равно, наш он или чужой. Я буду стрелять в любой, в любой…

Едет джип. Я продолжаю возиться с пулеметом. Джип останавливается.

— Что случилось? — кричит мне старший лейтенант.

Я не понимаю, что отвечаю ему. Говорю что—то о самолетах, о сгоревших людях, о грузовике. И продолжаю плакать.

Они бегут к грузовику. Они пытаются что—нибудь сделать, но — поздно. И они возвращаются. Старший лейтенант подходит ко мне. Он молчит. Я в истерике, и он кладет мне на плечо руку и начинает что—то говорить. А я продолжаю плакать, и тогда он дает мне три пощечины. Сначала я хочу воспротивиться, но не делаю этого. Потом я чувствую себя лучше и перестаю плакать.

— Ну—ка, давайте перенесем пулемет из кювета! — говорит мне старший лейтенант.

Вчетвером мы поднимаем пулемет из кювета. Не знаю как, но поднимаем.

— Устанавливай! — приказывает старший лейтенант.

— Мне нечем его закрепить.

— А ты попробуй стволом автомата, — советует милисьяно, приехавший со старшим лейтенантом.

Мы устанавливаем пулемет. Они прощаются со мной. Джип уезжает, а я остаюсь у пулемета. В эту минуту я не боюсь. Я никогда не боялся. Понятно?..

Да, это было восемнадцатого. А девятнадцатого я снова был на территории сентраля. С тем же орудием, но с другими людьми, которые тоже ничего не боялись…

Самолет, что летел над сентралем «Аустралиа»? Я стрелял по этому самолету. Я первый тогда выстрелил. Было около шести утра. Я боролся со сном, но не хотел расставаться с пулеметом…

Кто—то толкает меня — самолет! Все вскакивают по местам. Я спокоен. И на этот раз я спокоен. Пожалуй, лишь чуть—чуть волнуюсь, но в то же время радуюсь. Орудие в готовности.

— Ложитесь, ложитесь! — кричу я расчету. — Оставьте меня, оставьте меня одного!

Они повинуются мне и ложатся на землю. Я целюсь в самолет. Он летит над островком, покрытым зарослями тростника. Он почти передо мной. Он меня еще не увидел.

Тогда я безостановочно стреляю очень длинной очередью. И он меня замечает, потому что выстрелы приходятся по фюзеляжу. И он стреляет в меня изо всех своих пулеметов. Я ни о чем не думаю. Я продолжаю стрелять. А самолет — в меня. А я — в самолет. Самолет уже очень близко, но я не сдаюсь. И мои пули попадают в кабину.