Собрание сочинений. Том 2. Мифы - Генрих Вениаминович Сапгир

картина. Одни вещи люди доставали из разных ящиков и домиков, другие вещи делили на части. Потом принесли откуда-то третью вещь, которая дымилась – так была раскалена, наверно. Третью вещь разложили комьями на расставленные полукругом круглые вещи. А затем люди благополучно уничтожили и горячие комья, и нарезанные холодные пластины, при этом они размахивали ножами и вилками так, будто хотели зарезать друг друга.

– Люди ужинают, – сказал Вергилий.

Я забыл. А может быть, не знал, как это происходит.

От удивления я перестал держаться – и упал (снизу вверх или сверху вниз – не знаю) прямо в тарелку с кашей.

Сын человека выловил меня ложкой и хотел этой ложкой раздавить, как насекомое. Но ложка была в каше – и я все время выскальзывал из-под ложки. Я кричал, молил, но он меня не слышал. Он хотел меня раздавить. Поневоле вспомнил я Гулливера в стране великанов. Нет, люди с тех пор совсем не изменились. Я видел его страшный разинутый рот с частоколом зубов и огромные зрачки. Из множества его пор – дырок в грубой коже – выделялись испарения, просто нечем было дышать.

Липкий, весь заклеенный кашей, я полз, весь извивался на клеенке, а массивная громада, похожая на блестящий корабль инопланетян, меня настигала…

И тут послышался шелест крыльев. Ловкие лапки подхватили меня и вынесли в окно. Вверх, вверх и поставили на краю крыши – ошеломленного, не успевшего даже испугаться. Чувства, которые охватили меня, были разноречивы. Но, чтобы пережить их, потребно было время. И, когда некоторое время прошло, я сказал своему спасителю:

– Спасибо. Человек жесток, и у него слишком много вещей. Как он в них во всех разбирается?

– Я и сам до сих пор удивляюсь, – согласился Вергилий. – Почему кашу надо есть из тарелки, а шляпу носить на голове? Почему не наоборот?

– А почему меня надо давить ложкой, а не башмаком? Или грузовиком? Или автокатком?

– Ну, это что под руку попалось… – пробормотал Вергилий.

– Меня вообще не надо давить, – говорил я, яростно счищая с себя лохмотья приставшей каши.

И тут я увидел: далеко внизу огоньки светятся, муравьишки ползают, и жуки бегут в разные стороны.

– Что это за муравейник? – спрашиваю я.

– Это город людей, он всегда кажется муравейником с такой высоты, – охотно разъяснил мне Вергилий.

– А почему люди такие крошки?

– Это они в перспективе нам такими представляются.

– Значит, в обратной перспективе мы для них – гиганты, – медленно произнес я. И во мне ощутимо шевельнулось мстительное чувство.

Я встал, будто хочу ноги поразмять, и стал прохаживаться по краю крыши. А муравьшики внизу бегали, машинки бежали. И тут, будто невзначай, я стал ходить по этим людишкам и машинам. Какой переполох внизу поднялся: запаниковали, заметались, побежали врассыпную, а машинки друг на друга полезли, как жуки-навозники. И под моими сандалиями трещали и лопались.

– Стой! – закричал мне Вергилий. – Остановись! Ты давишь разумные существа.

– Нет уж, – говорю. – Ростом не вышли разумными быть. Пусть сперва докажут, что разумные. Муравьишки.

А сам какого-то юркого большим пальцем ноги догоняю. (Ноги у меня в тесных сандалиях, вот большие пальцы и торчат.) Кричит, да не слышу, что, может быть, просто пищит, как таракан. Он – за угол, я – за ним, он – в подъезд, я сунул ногу – не влезает палец в дверь. Повезло человечку.

– Ладно, может, они и разумные, – согласился я. – Вон как меня перепугались. Послушай, а почему столбы и киоски внизу никуда не побежали? Им что, жизнь не дорога?

– Вещи живут другой жизнью, как я понимаю, – ответил Вергилий. – Люди их делают, люди их приобретают, люди их теряют, наконец. Но у вещей своя жизнь, отдельная от людей, иногда глубоко чуждая людям.

– Зачем же людям вещи? – удивился я.

– Вернее поставить вопрос так: зачем вещам люди? – усмехнулся Вергилий.

– Действительно, зачем?

– А это надо у них спросить.

И мы спустились в мир людей и вещей – по пожарной лестнице. Здесь, в городе, вещи текли блестящим пестрым потоком, иногда ныряя в темноту, как в песок. Люди бежали за вещами, люди несли вещи бережно, как младенцев. Люди гордо выставляли вещи напоказ. А вещи молчали. И вообще, без людей – отдельно – они выглядели сиротливо, вот – костюмы на вешалке в магазине, вот – длинные ряды обуви на распродаже. Продавец где-то, даже не смотрит. А они ждут, что люди их радостно схватят, примерят, притопнут и пойдут куда-то по гладким тротуарам, по мраморным плитам, по лакированным паркетам.

– Ах, какие замечательные у вас ботинки! туфельки! мордовороты! – скажет что-нибудь.

Смотрите, как уныло сморщилась, почти рыдает эта забытая сумка на лавке в вагоне. Молния жалостно искривилась и готова расстегнуться. Зачем ей все эти блестящие застежки, все это весомое содержимое, если хозяин оставил ее? Но смотрите, как она оживилась, когда какой-то ловкий и находчивый человек подхватил ее за ручки. Да, она – его, она всегда принадлежала ему, это почти новая, почти кожаная сумка. И я понял: вещи нуждаются в людях так же горячо, как и люди в вещах. Иногда они нравятся друг другу безумно, иногда друг друга недолюбливают, но жить друг без друга не могут…

– Посмотри сюда, – позвал меня Вергилий.

В полутемной витрине стояло пирамидой множество телевизоров – и в каждом ярко веселились и говорили люди.

– Неужели вещи пожирают людей? – поразился я.

И тут мы стали свидетелями такой возмутительной сцены. На тротуаре неподалеку стояла кучка людей. Подошел пузатый автобус – и всех по очереди проглотил, правда, одного выплюнул. Видимо, не пришелся по вкусу.

– Он их всех проглотил! Куда смотрит полиция? – воскликнул я.

Ярко освещенные здания проглатывали людей вереницами. И мы не заметили, как нас проглотило одно милое, уютное заведение.

Мы сели за столик. Я заказал себе водки, Вергилий – розовый коктейль (какой-то особый) с вишенкой.

– Если вещи поедают людей, зачем же те их производят? – продолжал возмущаться я, выпив пару рюмок.

– Люди – непоследовательные существа, – Вергилий с удовольствием потягивал коктейль. – Может быть, они делают вещи специально. Специально, чтобы вещи поглощали их. Представляешь, ты производишь розовый коктейль, который медленно и вдумчиво пожирает тебя, начиная с головы.

– А как же реальность?

– Время и фабрикует реальность, и уничтожает ее.

– Где же истина? – недоумевал я.

– Где ей быть? Истина на дне, как сказал мудрец, – ответил Вергилий, пытаясь выловить вишенку из бокала.

Все было выпито – и мы нырнули на дно.

Когда мы выплыли, вокруг была темнота, которая постепенно сгустилась в причудливые облики не то зверей,