Вечные предметы - Тамара Яблонская

было темно. Посетовав, что опять нет лампочки, Сердобов шагнул внутрь и позвал за собой. Освещая путь двумя зажигалками, они пробрались к едва различимой в темноте двери, у которой Сердобов долго возился, пытаясь попасть ключом в замок. Степа решил набраться терпения и ждать, что будет дальше.

– Ничему не удивляйся и не бойся, – предупредил серьезным голосом Сердобов. Он щелкнул выключателем, и яркая лампочка осветила помещение. В нем было пусто.

– Подожди, – озабоченно сказал Сердобов, – дай запру.

Он отодвинул стоявшего у двери Степу и торопливо закрыл дверь на щеколду. Степа с ленивым любопытством наблюдал за его действиями. Приятель был непривычно серьезен и из-за этого выглядел несколько комично.

– Зачем все это? Что за театр? – спросил Степа.

– Тсс! – остановил Сердобов настороженно. Лицо его было сосредоточенным, и весь он как-то подобрался – и внутренне, и внешне. Он обошел помещение, в котором не было ничего, кроме висевшей вдоль противоположной от двери стены линялой занавески. Степа не успел задуматься о ее предназначении, как Сердобов подошел к нему и, наклонив лицо совсем близко, загадочно произнес:

– Я тебе сейчас что-то покажу, только ты честно признайся: боишься или нет?

Степа засмеялся, на что Сердобов махнул рукой и сказал:

– Раз так, смотри! – и жестом фокусника отдернул занавеску в угол.

Открылась разрисованная красками стена. Если три другие стены были просто побелены и помечены разве что паутинами по углам, то эта стена представляла собой тщательно написанный пейзаж, на котором виднелась трава, кусты, а на втором плане высокие сосны. Было изображено и болото, судя по кочкам и маленьким водяным глазкам. Во всем чувствовалось настоящее мастерство. Степа с возрастающим интересом смотрел на картину, и стоявший рядом Сердобов тоже не сводил с нее глаз. Трава местами выглядела пожухлой, местами очень высокой, но сильно клонящейся, как будто усталой. Сосны стояли, замерев кронами в вышине, с которой проникал свет. Болото было тусклым и сонным, даже водяные пятна выглядели хмуро, затянутые зеленоватым и легким поверхностным слоем. Вдруг сбоку среди кустов почуялось какое-то дуновение, как будто там в плотной тени у земли было что-то живое. Степа впился глазами в это место, но ничего не увидел. Несколько секунд он созерцал неподвижное изображение, а потом вновь почувствовал какое-то дыхание, уже в другой части, в стороне болота. Он готов был поклясться, что дрогнула ряска на одной из лужиц. Он сделал шаг вперед, остановился и через мгновение ощутил лесную сырость и то, как с шелестом шевельнулась трава. На ближайшей сосне внезапно качнулась ветка, и легкий едва заметный ветерок пробежал по нагнувшейся траве и дохнул на Степу. Он невольно отпрянул назад и ошарашенно взглянул на Сердобова. Тот внимательно смотрел на него. Потом шагнул в угол, быстро расправил занавеску и аккуратно задернул, как было.

– Видел? – взволнованно спросил он. – Пойдем отсюда!

Они быстро вышли, заперли подвал и молча поднялись наверх. В квартире Сердобов схватил бутылку с холодной водой и стал было пить, но остановился, налил из-под крана в чашку и протянул Степе со словами:

– Наверно, не будешь. Некипяченая и без фильтра.

Но Степа взял и жадно глотнул. Холодная вода и в самом деле помогла. В голове стало проясняться.

– Что это было? – спросил он.

Сердобов нервно отставил бутылку и сел на стул, уронив руки.

– Видишь, какая штука… – сказал он. – У меня не было мастерской, и я подумал, а что если устрою в подвале. Вынес все, очистил, побелил. Смотрю, скучно. Дай, думаю, одну стену разрисую. А я лес люблю, природу. Писал от души. Потом взглянул, и стало жутко. Живое… И не пил же тогда, вот что самое страшное! Ну, думаю, наверно, показалось. Пришел на другой день и тоже убежал оттуда. Повесил занавеску. Но устраивать мастерскую передумал. Решил тогда сделать перерыв и заняться мелочью.

Он встал, придвинул стул к шкафу и достал с него бумажный сверток.

– Вот, – продолжил он и развернул бумагу, – натюрморт. Без дела сидеть не хотел. Ты посмотри.

На небольшой картине был изображен букет цветов в глиняной вазе. Степа с любопытством всмотрелся. Все цветы полностью распустились, празднично сияли желтые тычинки. Внезапно слегка отогнулся один белоснежный лепесток и скользнул вниз, застряв в листьях. Степа тихо ахнул. Сердобов схватил натюрморт и хмуро завернул обратно в бумагу.

– Ничего не понимаю… – растерянно пробормотал Степа.

– Вот-вот! Так и живем, – быстро заговорил Сердобов. – А ты думаешь, я понимаю? Да я с тех пор кисти боюсь. Что ни возьмешься делать, все движется, шевелится, дышит. А может, это кажется? Может, гипноз?

Степа не знал, что ответить. Сердобов стал сердиться.

– Что? Думаешь, разыгрываю? Я же после этого больше не рисую. Понял?

У него заблестели глаза.

– И ведь никому не расскажешь. Скажут, белая горячка. Но ты-то видел? – Он с надеждой впился глазами в Степу. Стараясь быть отстраненным, Степа начал анализировать.

– Может, это какой-то особенный дар? На грани фантастики. Но такого вообще-то не бывает.

Он смущенно улыбнулся. Сердобов внимательно слушал и медленно темнел, как грозовая туча.

– Значит, считаешь меня сумасшедшим? Своим глазам не веришь?

– Ну что ты! – запротестовал Степа. – не в этом дело! Я думаю, наоборот, ты нечаянно что-то открыл. Как Леонардо да Винчи. Или Эйнштейн… В общем, ты гений.

Он сказал это совершенно серьезно, и Сердобов не нашелся, что ответить.

– Да-да! – с воодушевлением рассуждал Степа. – Ни один художник до тебя не дошел до такого. Ты, видимо, нащупал какой-то новый физический закон, новый способ отображения действительности.

– Ты так думаешь? – неуверенно спросил Сердобов.

Степа подошел к нему, посмотрел прямо в глаза.

– У тебя явно какой-то особый дар. Ты показывал это кому-нибудь? В Союзе художников, например?

Сердобов скривился и отвернулся в сторону.

– Был тут один. Эксперт, блин… Я позвал его, думал, что поможет. Так он, когда все увидел, стал орать, что по мне психушка плачет, что я его чем-то не тем напоил, почти отравил. Ты скажи, я тебя поил?

Степа помотал головой.

Весь день он напряженно думал. Сердобов попросил никому ничего не рассказывать, и это осложнило дело. Самому разобраться было невозможно. Степа попробовал забыть об этом, сел за стихи, но ничего не получалось. Мысли возвращались к увиденному. Он рассказал друзьям.

– Если это правда, то это чудо, – задумчиво сказал Вова Кривошеев. – Но любое чудо в принципе объяснимо. Просто мы чего-то в данный момент не учитываем.

– Кажется, мне кто-то об этом уже говорил, – меланхолично заметил Митя.

– И ты молчал? – удивился Степа.

– А что тут говорить? Мы этой темы никогда не касались.

– Все-таки прежде,