Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

РАССКАЗ ОБ ОСАЖДЕННЫХ («Гезов («Е» произносите мягко)»)[316]

Гезов («Е» произносите мягко)Осадили гордые испанцыВ крепости приморской в Нидерландах;Гибель ожидала протестантов.

Скоро съели все они запасы;Голубей ловили, убивалиВ голубятнях, крысами питались;Отощали гезы, изнурились!

Близко к стенам подошли испанцы,Издевались, требовали сдачиИли же со льстивыми речамиЖирною бараниной дразнили,Обещая накормить и шпагиВсем оставить, лишь бы только сдались.

Но стреляли гезы по нахалам;Сам Вильгельм Оранский МолчаливыйУлыбался на удачный выстрел,Отощав не меньше, чем другие.

Но нашелся между гезов пришлыйЧеловек с далеких Пиренеев;Он повел тогда дурные речи,Говоря, что если бы испанцы

Даже лгали, обещая шпагиИм оставить, всё же перед смертьюДосыта, пожалуй, всех накормят;Если ж делать выбор, то, конечно,Смерть с набитым пузом — веселее.

Хмурились защитники, однакоСлушали те речи без обрыва;И дошла та болтовня до слухаГерцога Оранского однажды.И собрал на площади он гезовИ с таким к ним обратился словом:«Тем, кто хочет сдаться, не перечу,И ворота я для них открою:Пусть уходят хоть сейчас к испанцам;Жизнь есть дар, ниспосланный от Бога,И хранить ее обязан каждый —В этом нет и не было плохого;Но иной не переносит рабства,Руку он не лижет по-собачьи,Что его на цепь раба сажает,Смерть в бою предпочитая рабству;В этом всё мое к вам обращенье:Кто со мной на вылазку согласен,Пусть за мною с площади уходит;Остальных я обещаю честноОтпустить немедленно к испанцам».

Герцог кончил и шагнул направо,К бастионам, к пушкам замолчавшим;И за ним последовали гезы,А на тихой площади осталсяЛишь один болтливый пиренеец —Болтунишка был шпионом Альбы.

В эту ночь, сломав кольцо осады,На свободу вырвалися гезыИ в лесу, на первом же биваке,Из обозов взятое испанских,Жарили чудеснейшее мясо.

И, насытясь, гезы говорили,Что хотя и прозван МолчаливымИх любимый вождь, Оранский герцог,Но когда понадобится — словоМожет он сказать других не хуже!……………………………………….

Эту повесть в очень грустный вечерРассказал мне боевой товарищ:Враг тогда грозил нам беспощадный,Хитрый враг, нам обещавший много,Лишь бы мы оружие сложили.

Но товарищ, рассказав о гезах,Мне напомнил, что с цепями рабстваНевозможно наслаждаться жизнью,Жизнь раба позорна и страшна!

И, вздохнув, мы вышли из закрытья;Поднималось розовое солнце;Мчался ветер; начинался бой.

КАК ПАРОХОД ОТ ПРИСТАНИ («В эту ночь…»)[317]

В эту ночь,Как пароход от пристани,Тяжко нагруженный, —ОтойдетК вечности, к немотствующей истинеБлизкий нам Сорок Четвертый Год.

Воет медь гудка тоскою ранящей.Капитан сединами оброс.Где-то в трюме найдено пристанищеДля надежд и опаленных грез.

Там стихи и стоны, там и жалобы,Там начал несбывшихся концы.И платками машут с черной палубыДорогие сердцу мертвецы…

И глядим с тоской или беспечностью,Как в туман необозримых водУплывает,Поглощаем вечностью,Близкий намСорок Четвертый Год!

УВОЗЯТ ЗИМУ («Дни о весне не лгут…»)[318]

Дни о весне не лгут,Их знаменуя прибыль, —Вот уж с реки везутЛьда голубые глыбы.В каждой алмаз горит,Блещет невыразимо……Девочка говорит:«Мама, увозят зиму!»

В ПОЛНОЧЬ («От фонаря до фонаря — верста…»)[319]

От фонаря до фонаря — верста.Как вымершая, улица пуста.И я по ней, не верящий в зарю,Иду и сам с собою говорю —Да, говорю, пожалуй, пустяки,Но всё же получаются стихи.

И голос мой, пугающий собак,Вокруг меня лишь уплотняет мрак;Нехорошо идти мне одному,Седеющую взламывая тьму, —Зачем ей человеческая речь,А я боюсь и избегаю встреч.

Любая встреча — робость и обман.Прохожий руку опустил в карман,Отходит дальше, сгорблен и смущен, —Меня, бродяги, испугался он.Взглянул угрюмо, отвернулся — иРасходимся, как в море корабли.

Не бойся, глупый, не грабитель я,Быть может, сам давно ограблен я,Я пуст, как это темное шоссе,Как полночь бездыханная, как все!Бреду один, болтая пустяки,Но всё же получаются стихи.

И кто-нибудь стихи мои прочтет,И родственное что-нибудь найдет:Немало нас, плетущихся во тьму,Но впрочем лирика тут ни к чему…Дойти бы, поскорее дошагатьМне до дому и с книгою — в кровать!

РАКЕТА («Под всяческой мглой, под панцирем…»)[320]

Под всяческой мглой, под панциремЖелеза и кирпича,Как радиостанция — станции,Сигнал позывной стуча, —Вот так же (поверьте этомуКак слову, не как словцу!)Поэт говорит с поэтами,Внимает творец творцу.Рассеянные в пространстве,Чтоб звездами в нем висеть,Мы — точки радиостанций,Одна мировая сеть.И часто, тревожно радуясь,Я слышу, снижая лёт:Ее раскаленный радиусСквозь сердце мое поет.Хоть боль нестерпима — вытерплю!Ведь это, со мною слит,Быть может, поэт с ЮпитераО вечности говорит.А то, что из сердца выроюС тоской и таким трудом,Быть может, умчит на СириусИ в сердце сверкнет другом.Развертыванье метафоры?Размах паранойи? — Нет,Всё это докажут авторыНе очень далеких летС параграфами, примерами,И вывод — в строку одну.А это — ракета первая,Отправленная на Луну!

ГОД («Год прошел. Вновь над твоей могилой…»)[321]

Памяти А.З. Белышева-Полякова

Год прошел. Вновь над твоей могилойОблака весенние плывут,И опять звенит, звенит кадилоИ о вечной памяти поют.

Дремлешь ты, а жизнь в весеннем ростеПоднимает травку у скамьи…И к тебе опять собрались в гостиВсе друзья, все близкие твои.

И, конечно, ты душою с нами,Даже ты не дремлешь, не молчишь:Ты своими милыми стихамиС памятника с нами говоришь.

Он рукою любящей поставлен,В строгих урнах — зелень и цветы…Памятью живущих не оставлен —Не забыт и не покинут ты.

Год прошел, не остудив нималоТеплоты и верности в сердцах,И опять, как прежде, как бывало,Мы, Андрюша, у тебя в гостях!

ВОЛХВЫ ВИФЛЕЕМА («Шел караван верблюдов по пустыне…»)[322]

Шел караван верблюдов по пустыне,Их бубенцы звенели, как всегда.Закат угас. На тверди темно-синейВсходила небывалая звезда

И было всё таинственно и дивно —Особая спускалась тишина…И в этот миг, как некий звук призывный,Вдруг где-то арфы дрогнула струна.

Как будто дождь серебряной капелиСтал ниспадать на стынущий песок:То, пролетая, ангелы запели,Переступив высокий свой порог!

И был прекрасен хор сереброкрылый,Он облаком пронесся и исчез.И, разгораясь, светочем всходилаЗвезда на синем бархате небес.

И было всё настороженно-немо,Погас вдали последний отблеск крыл,И на огни, на кедры ВифлеемаВожатый караван поворотил.

Из мглы горы сиял пещеры вырез,Чуть слышалось мычание волов,И в звездном свете сказочно струилисьСеребряные бороды волхвов.

КЕША И ГОША («В городе волжском два друга жили…»)[323]