Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

ШАХМАТНАЯ КОМНАТА В КАФЭ ДОМИНИКА

Там нахлобучены на лоб широкополки;Густой, табачный дым; вольнолюбивый дух;Там песеньки смелы, слова небрежно-колкиИ десять критиков следят за схваткой двух.И если кто-нибудь начнет в углу: «Не-воль-но…»То «к э-тим бе-ре-гам» в другом углу рычат.– Что ж, батенька, ваш ход… – Эй вы, певцы, довольно!– Тор-ре-а-дор, сме-лей! – Не мат, а только патИ двадцать кукишей. – Синьор, не зарываться.И, кстати, piece touche, хочу предупредить. –– Я для начала сам вам предлагаю сдаться! –– Вам перцу передать, остроту поперчить? –– У Кар-ла есть вра-ги… – Ты, с морсом! Эй, не брызни! –– Да, королеву жаль… И черт ее побрал! –– Черт как-то у меня взял королеву в жизни,Я не просил назад… – Я сдался. – Кончен бал! –– Maestro, вот и он! – Мат-чишь хо-ро-ший та-нецИ о-чень жгу-чий… – Шах! – Но можно улизнуть…– Сапожник вы, милорд… – При-вез е-го ис-па-нец… –– Шахенция, маркиз, нас не страшит ничуть! –– Но качество-то есть. – Эх, как мо-я Ма-ла-нья… –– Брось, неприличие, Иван Иваныч, брось! –– Маланья-то? А что? По-шла на со-дер-жа-нье… –– Ах, Горемыкин, скот, запрятался небось! –– Да-с, в бонбоньерочку засели обе туры… –– Но в бонбоньерочке такое есть драже… –Широкополки, дым, развязные фигурыИ рожи Ласкера, Раблэ и Беранже.

«Есть на свете такой индивидуум…»

Есть на свете такой индивидуум,Что решает судьбу бытия.Но не стану, amice, из виду умВыпускать легкомысленно я.

Я родился проклятым безбожникомИ хочу, прежде чем умереть,Стать внимательным дамским сапожником,Чтоб с вниманьем на ножки глядеть.

«Когда меня за уши драли…»

Когда меня за уши дралиИ часто стоял я в углуИ с братом когда расставлялиСолдатиков мы на полу,

В те годы любил убегать яОт бонны к соседке моей:Там прыгал, рвал свои платьяИ всласть целовался я с ней.

Была она дочерью прачки,Но я был всегда демократИ в "маму и папу" и в скачкиИграть с ней я очень был рад.

Нам встретиться было отрадноВчера, в ресторане. Она,Одетая очень нарядно,Пила очень много вина,

Но глазки так мило смеялись,Так ножка была хороша,Что, встретившись, мы не рассталисьИ зажили в душу душа.

Я всласть веселю мою даму,Как дети, мы снова живем:Играем мы в папу и мамуИ ездим на скачки вдвоем.

«На нашей маленькой планете…»

На маленькой нашей планетеЯ строил с женою вдвоем,С серьезной и важною НэттиПрелестнейший карточный дом.

Ах, только не надо смеяться,И мы, осторожные, с ней,Мы выстроим целых двенадцать,Двенадцать подряд этажей.

Мы были значительно-строгиЗа нашим рабочим столом:Нам столько мечты и тревогиВнушал этот карточный дом!

Я Нэтти цитировал Маха,Чтоб дому дать верный размер,А Нэтти без всякого страхаБрала свою тетю в пример.

О, как были трепетны руки!Наш домик растет и растет…Я Нэтти твердил о науке,Начавши: «Еще Геродот…»

И в Критику Разума глядя,Я Канта цитировал ей,А Нэтти шептала, что дядяБыл даже и Канта умней.

И домик всё рос, усложнялся,И делался очень большим…Над ним уж никто не смеялся,Никто не смеялся над ним.

Нам карта одна оставалась,Но домик вдруг рухнул во прах,И звездочка в небе смеяласьНа наше внезапное «ах!».

«Сняв наложенный во время оно…»

Сняв наложенный во время оноПласт с пергамента, как грим,Мы находим песни нежного НазонаПод апокрифом, нелепым и простым.

Я, мудрец, ценю бесстыдство грубой речиИ бездушие и преданность мечты,Герб презрения на лбу, как на щите,И массивные родэновские плечи.

Или вечный страх, бездарность и стыдливостьТех, кого в застенок заперли дома,Неуверенность движений и ума,Взгляд потерянный и жалкую правдивость.

Я люблю вульгарнейшую песню.Я люблю, люблю, когда он запоет,Наш великий и распущенный народ,Про Сибирь, про Порт-Артур, про Пресню…

Сняв наложенный во время оноПласт с пергамента, как грим,Мы находим песни нежного НазонаПод апокрифом, нелепым и простым.

ПЕРЕВОДЫ

ШАРЛЬ БОДЛЕР (1821-1867)

ПЕЧАЛИ ЛУНЫ

Сегодня вечером в луне так много лени,Как в спальне женщины, когда пред негой снаРассеянной рукой ласкает грудь онаИ в комнате тепло, подушки, тишь и тени.

И отдается в тьме луна забвеньям страннымИ умирает в снах, склонившись на атлас,Блуждая медленно лучами томных глазПо призракам ночей, белесым и туманным.

И если иногда она с небес усталоУронит на землю слезинку из опалаС игрою радужной блестящего червонца,

То словит в руки дар ее тоски ленивойБессонный и больной поэт благочестивыйИ в сердце сохранит от жгучих взоров солнца.

КОШКИ

Ученые, влюбленные, уже изведавПериод юности, в немолодые дниВысоко чтут котов, и зябких, как они,И так же, как они, спокойных домоседов.

Коты – поклонники и похоти и знаньяИ любят тишину и ужас темноты,И, если б не были столь гордыми коты,Эреб их сделал бы гонцами мирозданья.

Коты заимствуют, мечтая, позы сна,И удлиненные, и полные гордыни,У сфинксов, грезящих в безбрежности пустыни;

Их шерсть магических и быстрых искр полнаИ в их глазах, неясно, как зарницы,Мерцают золота мистичные частицы.

ПОГРЕБЕНИЕ ПРОКЛЯТОГО ПОЭТА

Если ваш труп, мой поэт и философ,В мраке тяжелом полночных глубинИ похоронит за свалкой отбросовДобрый и набожный христианин, –

В час, когда чистые звезды устанутИ захотят свои очи смежить,Ткать пауки над гробницею станут,Будут гадюки детей выводить.

Будете слышать вы в тьме безысходнойДикие возгласы ведьмы голодной,Жалобный вой вереницы волков,

Шепот смеющихся и неопрятных,Трепетных в похоти старцев развратныхИ совещания черных воров.

НАДТРЕСНУТЫЙ КОЛОКОЛ

Зимою по ночам есть сладость и страданье,Следя за трепетом в камине языков,Внимать, как мед ленно встают воспоминаньяПод отдаленный звон больших колоколов.

На старой, на прямой и бодрой колокольнеСчастливый колокол в туман кидает крик,Свой верующий крик, спокойный и довольный,Как верный часовой, испытанный старик.

Но треснул колокол моей души, и звуки,Которыми и он в часы глубокой скукиВдруг наполняет мрак, и холод, и туман, –

Напоминают хрип забытого когда-тоВ кровавом озере, средь гор из тел, солдата,Что издыхает там, в усилиях, от ран…

СПЛИН

Недобрый холод льет из урн потоком нищийИ недовольный всем брюзжащий плювиозНа бледных жителей соседнего кладбища,А на предместие – туман смертельных грез.

Худой, чесоточный, мой кот во мраке где-тоВсю ночь без отдыха скребет бока себе,И зябнущий фантом, дух дряхлого поэта,Печально жалуясь, блуждает по трубе.

Тоскует колокол; дрова в печи дискантомАккомпанируют простуженным курантамИ в кипе сальных карт, средь грязных королей

(Одной старухи дар, погибшей от водянки),Болтает, хороня былой любви останки,С зловещей дамой пик пустой валет червей.

СПЛИН