Лицей 2023. Седьмой выпуск - Владимир Евгеньевич Хохлов

тысячи двадцать одно.

* * *

Твой Лабиринт начинается где-то здесь,

В овраге, заросшем крапивой и медуницей,

В провинции духа, куда заказано лезть

Всем тем, кто слишком привык жить в столице.

Здесь нет путеводных нитей, есть путеводные иглы.

Они мотивируют лучше, поэтому легче добраться

До нищего сада, где можно играть в страшные взрослые игры…

Сюда гоняет телят Харон из соседнего графства.

Сны зарастают бледною снытью, неужто не видите?

Мерно каплет вода с веток погибшей вишни.

Даже родившийся здесь кажется лишним, лишним,

Лабиринт переполнен, гражданин, пожалуйста, выйдите.

Из глубины переходов несется грохот литавр.

Давайте считаться, кто из нас Минотавр.

* * *

Эта печаль проста, предельно проста:

Себя не учил наизусть, а читал с листа.

Теперь в моем доме зима, снежные простыни,

Все дети ушли, уснули, остались взрослые.

Ни крыши, ни стен, под ногами грязное месиво.

Мерзнут, ежатся, делают вид, что весело,

Потом тихонько, избрав благовидный предлог,

Выскальзывают за порог.

Вокруг не море, не пляж, не майами-ницца,

А лес индевелый, кормилец, детоубийца.

Чудеса свои скорбные он подарит тому,

Кто умеет падать снежинкой, вкручиваться во тьму.

Чтобы согреться, не хватит костра и меха,

Мне диктует меня мое охрипшее эхо:

Помнишь, как бабушка фотки называла чудно́ – «фотоснимки»,

А ты, лежа в маминой спальне на протертом ковре,

Считал парящие в воздухе солнечные пылинки,

Не удивляясь солнцу, живущему в декабре?..

Слова замерзают, как в сказке, вылетев из груди.

Так легче запомнить. Выучишь – приходи.

* * *

Когда ты – землеройка, как представить масштаб

Трактора, осенью изменяющего ландшафт?

Клен тянет руки, с шумом падая навзничь,

Листьями прикрывая избитую землю на ночь.

Так же, ковшом, моя память меняет меня:

Как случайную землеройку, пробуждая и хороня.

Говорят, у мышей есть примета: если съел асфодель,

У тебя остается путь, но ты забываешь цель.

Мы считаем ад подземным, ведь свойство земли – верность.

Они – суслики-кроты-полевки – считают адом поверхность,

Где яд и клетки, горячий асфальт летом, зимой —

соленая корка,

Круглогодично – колеса, копыта коней.

А рай – это дом, темнота родительской норки

Меж мокрых и вкусных благословенных корней.

Здесь, на поверхности, смерть – часть жизни,

коль остываешь, остынь,

А там, под землей, частью жизни пищит безволосая, другая, жизнь.

Очень похожа на бессмертие этакая жизнь-вновь.

Вот нехитрая эсхатология грызунов.

Трактор затих. Мы сидим с землеройкой, два глотка тишины.

Усталое междуречье, мысли текут, как сны,

Что память измерить просто: смертями, детьми, трудом,

Что сейчас отряхнемся, пойдем строить каждый свой дом,

На днях прилетал, чирикал один из крылатых ребят:

Они там тоже строят что-то, вертоград, говорят.

* * *

Блины – в белене, лебеди – в лебеде,

Дядька – в Киеве, я – неизвестно где.

Вроде знакомо все: город, улица, дом,

Но я живу как сосед – сам себе не знаком.

Убегая из сказки про дурака и смерть,

Где все похожи на автора, если долго смотреть,

Я стал, такой, в шамбале весь, где лотосы

Ясноглазые и заря,

Но явился мне крейсер Аврора, лопасти

Черные, чугунные якоря.

И опять овощами прелыми тянет с зимнего рынка,

За гаражами в ручье бьется об лед золотая рыбка,

Летом пребудет с тобой золотарник, полынь, лебеда,

Зимой – вьюга, сугробы, волхва-дворника ассирийская борода.

Затем вы, поэты, сукины дети, не знали своих отцов,

Чтоб любая хрущевка вам, дверь раззявив, теплой пастью

дышала в лицо.

Некто бормочет это сквозь сон, всхлипывает слюной,

На бок другой поворачивается, мой дом, наверное, мой.

* * *

Стакан из Атлантиды наполовину пруст.

Любой заболоцкий наполовину куст.

Люди и вещи проистекают в нас,

Палимпсест вселенский, божественный копипаст.

И Ленин, и Троцкий остались рядом с тобой,

Сидят клещами под кожей, крутят твоей головой.

Глядя в зеркало, веришь в теорию струн,

И Гитлер с тобою верит, и Геббельс, и Мао Цзэдун.

Рубиновый аист летит на стылый закат.

В рубиновом аисте дремлют три сотни солдат.

Тянется время слева направо, итог —

Ежедневник кончается, вечер, тяжелый глоток

Легкого уксуса на белом морском берегу,

Встречу белого урсуса – ничего сказать не смогу.

Будем бродить по берегу – он курит, а я молчу.

Люди скажут – свалил в Америку, а я – уехал к врачу,

Где яблок вкус так зелен и антонов,

Где лебеда все ищет, как пробиться

в асфальтовое сердце городов.

Где в пять утра над Волгой чайки

Так хрипло лают, что заранее светло.

Третье место. Номинация поэзия

Варвара Заборцева

Набело хочется жить

Сборник стихотворений

I. Край неприкаянных вод

И зимы на Севере белые,

И ночи июньские белые,

И море – нарочно ли – Белое,

И набело хочется жить.

Побелены печи на праздники.

Побелены избы на свадебки.

Настираны белые скатерти,

Когда подается кутья.

И кажется, будто на Севере

Не в землю уйдешь ты, не в землю, а

Под снегом на время укроешься.

И талой водою – домой.

Останешься ниткою белою

В рубашке, платке или скатерти.

Побелкой на печке уляжешься.

Узором сверкнешь на окне.

* * *

Пишу тебе с Востока, мама.

Совсем не Дальнего, гляди,

Твои глаза читают сопки,

Следы – должно быть, горностай.