Эдуард Асадов - Судьбы и сердца

ШУРКА

Вступление

Я тебя почти что позабыл,В спешке дней все реже вспоминаю,И любил тебя иль не любил —Даже сам теперь уже не знаю.

Но когда за окнами пройдутС боевою песнею солдатыИли в праздник прогремит салют,Отмечая воинские даты,

Вот тогда я словно бы с экранаВижу взгляд твой серо-голубой,Портупею, кобуру нагана,Рыжую ушанку со звездой…

Легкая, упрямая фигурка,Дымные далекие края,Шурка! Шурка! Тоненькая Шурка —Фронтовая молодость моя!

Где-то взрывы над степями катятся,Бьют крылами всполохи ракет,Кажется мне все или не кажется,Было это в жизни или нет.

Впрочем, что там было или не было,Если вот он, твой безмолвный взгляд,Если столько молодость изведала,Если раны полночью болят!

Глава I

В сумрачной степи под Перекопом,По-пластунски к дремлющим бойцамПодползая, крался по окопамЛунный свет с тревогой пополам.

Смотрит сны усталая пехота.Каждый, зная, что наутро бой,Спит в обнимку с собственной судьбой,Подложив под голову заботы.

А у Сиваша, почти что рядом,Там, где воду вспарывает сушь,Ждет подразделения «катюш»Наша знаменитая бригада.

Помнишь, Шурка, утренний снежок,Забелевший в марте незнакомо,Будто мягкий девичий платокНа плечах трудяги чернозема.

Может, снег тот за Онегой где-тоПо неделям пляшет у костра.Здесь же он всего лишь до утра,До прихода южного рассвета.

И сейчас по хрусткой пеленеТы бежишь легко и окрыленно —Военфельдшер артдивизионаС докторского сумкой па ремне.

И друзья по боевой судьбеВсе, что на пути тебе встречаются,До чего же славно улыбаютсяИ кивают ласково тебе.

Все тебе тут неизменно рады,Ибо и в походе и в боюТы была любимицей бригады,И не за отвагу и награды,А за жизнь хорошую твою.

Сколько раз, рискуя головою,С неизменной сумкой за спинойТы тащила раненых из боя,Сколько ран, под бомбами порою,Собственной заштопала рукой.

А еще, наверное, за то,Что, живя со смертью по соседству(Где не стал бы осуждать никто),Не терпела женского кокетства.

А порой ведь были «чудеса»,Вспомни только повариху Настю,Ту дуреху из соседней части,Что смотрела каждому в глаза.

Шла на все. А отповедь услышит —Хохотнет: — Ты это про кого?Раз война, она, брат, все и спишет! —Только нет. Не спишет ничего…

Ничего не спишет, не пропустит,Сколько ни хитри и ни греши.Ни трусливой подлости не спустит,Ни опустошения души.

Может быть, нигде, как на войне,Все в душе, доселе неприметное,Проступало словно бы вдвойне,Разом все: и темное и светлое.

Ты с друзьями шутишь, и сейчасВзгляд твой добрым отсветом лучится.Сколько женщин, может быть, у насПрямоте спокойных этих глазИ теперь могли бы поучиться.

Я бы им без длительных тирадТак промолвил: — Задержите взгляды!Вот девчонка — смелый лейтенант,Бог, в огне спасающий солдат,Да еще любимица бригады.

Но бои бывают не всегда,И теперь представьте на мгновенье:Передышка. Шутки или пенье,Над селом вечерняя звезда.

Вы нашли бы правильную меру,Если б вдруг без всяких громких словВ вас влюбились, скажем для примера,Ровно сто четыре офицераИ семьсот отчаянных бойцов?!

И вот тут, признайтесь только сами,Вы смогли бы, пусть без ерунды,Ну хотя бы не играть глазами,Никогда не пошутить сердцами,Никакой не замутить воды?

Может быть, с улыбкою сейчасВы вздохнете: — Не простое делоБыть спокойной среди сотен глаз. —А она умела всякий раз,И, признаться, как еще умела!

И, теплея, изменялись взгляды.Так девчонка с сумкой на ремнеСтала и в походах и в огнеНавсегда любимицей бригады.

Как же улыбались ей. Увы,Это надо было только видеть!И попробуй кто ее обидеть —Черта б с два сносил он головы!

Видно, в ней жила такая сила,Что хитрить не стала б ни на миг.И когда однажды полюбила,То ни чувств, ни мыслей не таила,А пошла как в пламя — напрямик!

Глава II

Фронт катился за врагом, как лава,И внезапно, как на стену, — стоп!Не пройти ни слева и ни справа,Впереди твердыня: Перекоп!

Он рычал, сплошною сталью лязгая,Полыхая бешеным огнем.Но ведь брали мы его в гражданскую,Значит, в эту как-нибудь возьмем!

И однажды, нарубив ступенькиИ врезаясь с ходу, как кинжал,Дьявольские хлопцы КириченкоПрорвались через Турецкий вал.

Что же, фриц, не вышла остановочка?!Дальше жди покрепче чудеса!Хороша гвардейская сноровочка?То-то, немец-перец-колбаса!

И хоть дали мы врагу острастку.Но, пока тылов не подвели,Прорвались на километр к АрмянскуИ шабаш! Зарылись, залегли.

И туда, где залегла пехота,Прижимаясь кузовом к земле,Шли машины медленно во мглеСквозь одни разбитые ворота.

Каждой миной огрызался враг.Весь белел от пулеметной дрожи,Да и был он вовсе не дуракИ про те ворота ведал тоже.

И из дальнобойки по воротамКлал снаряды, будто сахар в чай,Через три минуты, как по нотам,Хоть часы по взрывам проверяй.

Выход был тяжелый, но простой:Взрыв! И мчишься в дым без промедленья,Проскочил — и грохот за спиной,Не успел — остался без движенья…

Залп наш — в семь пятнадцать, на рассвете,Все в работе. Звякают ключи,Сняты маскировочные сети,И снаряды бережно, как дети,С «газика» сгружаются в ночи.

— Что случилось? Почему затор?Где четвертый? В чем у вас причина? —Не пришла последняя машина.Где-то призамешкался шофер.

И, послав его сначала к черту,А затем по дальним адресам,Кинулся назад комвзвод четвертой:— Если цел — получит по мозгам!

Добежал до взорванных ворот,Да забыл о пушке у залива.Надо б выждать, высчитать разрывы.А комвзвода ринулся вперед.

И когда над шпалами взметнулсяОгненно-грохочущий цветок,Лейтенант вдруг словно бы споткнулся,Уронил ушанку, повернулсяИ скатился с насыпи в песок.

Не успел опомниться народ,Как уже к дымящимся воротамПулей мчался напрямую кто-тоПо воронкам, к насыпи, вперед!

Старшина присвистнул, холодея:— Метров сто осталось… Молодец!Только нет, ей-богу, не успеет…Вот сейчас накроет — и конец!

Шурка, Шурка! Светлая девчонка,Как успела, даже не понять.Затащила взводного в воронку,Но от взрыва некуда бежать!

Торопилась, сумку открывая,Только вот он, леденящий вой,И тогда, почти не рассуждая,Кинулась, комвзвода заслоняяОт осколков собственной спиной!

В грохоте сначала показалось,Что навеки наступила мгла,Только смерть, наверно, просчиталась,Лишь горячим дымом обожгла.

Ах, как время тянется порой!..Но секунды на краю у смертиМчат с непостижимой быстротой,Словно пули в пулеметной ленте.

Может, и минута не прошла,Как взвалила взводного на плечи.И пошла, пошла, пошла, пошлаК тем, кто мчал на выручку навстречу.

Через час, спеленатый бинтами,Чтобы как-то боль угомонить,Шевеля бескровными губами,Взводный уже пробовал шутить.

— Ты, Шурок, наверно, понимала,Что за птицу тащишь из огня.Ты, конечно, верно рассуждала:Вот, мол, выйдет парень в генералыИ тотчас посватает меня.

И она, укладывая в тазИглы и пинцет для кипяченья,Бледная еще от напряженья,Улыбнулась искорками глаз.

— Ладно уж, помалкивай, герой,Униженье рода человечьего!Просто нынче делать было нечего,Вот я и сходила за тобой.

А сейчас вот села, пошабашила.Ну а замуж если и пойду,Ты уж это поимей в виду,То никак не меньше чем за маршала.

Глава III