Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы

Toila

На барбарисовом закате

Кто в небе алых роз алееЦвел в облаковом парике?Спустясь с балкона, по аллееМеж сосен мы прошли к реке.Алела на закате пристань,Такая серенькая днем.Плескались рыбки — двести, триста? —Блестя алеющим огнем.Кричали вспугнутые уткиС малиновою белизной.Не кровью ль истекали сутки,Струящие к закату зной?И на реке, на перекате,Играла с мушкою форель.На барбарисовом закатеВозникла эта акварель.Я оттолкнул замок устало,Подвинул лодку к ступеням,И ты, сияющая ало,Спустилась, кружева вспеня.Я весла взял, и мы поплылиВниз по теченью за изгиб,Где меж стеблей прохладных лилийСкользит так много быстрых рыб…

С полуаршинной глубиною,Зеленая, как малахит,Прозрачною и ледяноюСтруею орошает мхиПрибрежные. Деревьев купыОтзеркаленные в воде,Склонились к ней. Покой везде.Стволы — как великанов трупы.Изгибисто несемся вдольАллеи до ограды сада,А там, за ним, где пихт рассада,Пустырь — крестьянская юдоль…Вот лес пошел. Вот вновь луга.Вот устье Егерской канавки.И хариусы — вид сига —Бегут от лодки в скользкой давке…Ты нажимаешь влево рульИ поворачиваешь вправо.Суденышко вплывает в травы,Что щедро вырастил июль.Еще один нажим руля, —И мы плывем в зеленых сводах;Теперь уже в кофейных водахПлотичка плещется. КрыляНа белое пятно батиста,Летит бесшумный нетопырь,И от его движений свистаТы вздрагиваешь. «РастопырьСкорее руки, — и добычуМы привезем к себе домой!»Ты моему не внемлешь кличу,Восторг не разделяешь мой.Наоборот: закрылась шалью,Склонилась тихо над кормой…Закат давно не блещет алью.Из тучи поступью хромойВыходит месяц, обозналаПолоску в струйках сквозь листву.Домой зову и не зову:Всего в версте отсюда дача.Зеленолиственный тоннельТак восхитительно олунен,Июльский воздух так июненИ мягок, как Мускат-Люнель…Все вдаль ветвистым коридоромПлывем, пока вдруг ты с задоромНе поворачиваешь руль,И мы канавою обратноСкользим к реке, смотря на пятнаЛуны в игре речных кривуль…

Окончены канавы, своды, —Вновь малахитовые воды. —И островок цветущих лип —Все тот же, только в лунном стиле.Плывем, сгибая стебли лилий,Меж них пугая спящих рыб.Мы покидаем с грустью стеблиИ вверх стремимся в этот раз.Теперь опять простор для гребли:Чтоб «взять версту», нам нужен час.

Но слушай, кто поет в болоте?Я слышу женский голос тамВ туманной лунной позолотеЯ вижу женщину. К кустамПрибрежным по зыбучей топиОна, вся белая, идет.У берега водоворот —Вдруг упадет в него… утопитСебя, пожалуй. В золотыхЛучах остановилась. Росла.Стройна. Бледна. Я поднял весла.Смотрю. И вдруг она — бултых!Мы вскрикнули, мы онемели.И тишина. И — ничего.Подплыли. Головы, как в хмеле.Самоубийство? Колдовство?Но эта песня! В этой песне —Исчезни, враг! Господь, воскресни! —Такой восторг, такая жуть.Нет, человеческая грудьВместить ту песню не смогла бы:Для мук подобных люди слабы…Так значит, то не человек,Не женщина — невольный вывод…Мы фантазировали живоС упорной мыслью в голове,Что не было того, что было,А если не было, то — то,Что виделось, себя избыло,И этот «кто-то» есть никто.

Теперь уже плывем в смятеньи,И ужасом душа полна:Мы думаем об этом пеньи…Нам не в луну уже луна,И вечер нам уже не в вечер:Мы думаем об этой встрече.И смысл, значенье встречи тойНеясны нам пока. Постой,Ты видишь пристань? на скамейкеСидит как будто кто-то… ЗмейкиВолос спадают на плеча…И в белом, в белом… Кто бы это?…Но в ужасе бежим ответа,Пугаясь лунного луча,Что выползает из-за тучи,Готовый озарить ее…Нас мысль одна и та же мучит;И ты мое, и я твое —Сердца свои мы оба слышим…О, настороженная тишь!И вот плывем все выше, выше…И я молчу. И ты молчишь.

А вот и пристань. Вот и мыза.На пристани встречает… Лиза.Вся в белом, белая сама:«Ах, чуть я не сошла с ума! —От ужаса едва лепечетИ не находит слов для речи: —Луна нервирует… И тьма…И эта женщина… Ее выНе встретили? за полчасаДо вас бежала здесь… КосаТакая рыжая… ЛиловыГлаза безумные… КапотРаспахнут белый… Дико пела,Когда бежала… Я поспелаЕдва прийти сюда… И вотСижу, едва жива от страха,И жду вас: все же здесь светлей,Чем в доме. От густых аллейВ нем мрачно. И луна, как бляха,На клумбе с ирисами. Нет,Я не останусь больше в домеОдна без вас», — в больной истомеШепнула девушка и в пледЗакутавшись, пошла за нами.Невесело мы пили чай,Невольно думая о драме,Что с нами будет невзначай…

Оно вошло в нас хладнокровно,Оно и крепло, и росло:Спустя четыре года ровно, —И, может быть, число в число? —Расстался я с подругой тою,С кем плыл рекою, залитоюЛимонным светом, к чаще липНа островке, где наши были,Где меж стеблями наших лилийЖивет так много наших рыб…

Озеро Uljaste

1923

Кара Дон-Жуана

Рассказ в сицилианах

Да, фейерверком из ПуччиниБыл начат праздник. Весь МиланТонул в восторженной пучинеВеселья. Выполняя планЗабав, когда, забыв о чине,И безголосый стал горлан…Однако по какой причинеНад городом аэроплан?

Не делегаты ль авиацийГотовят к празднику салют?Не перемену ль декорацийУвидит падкий к трюкам люд?Остолбились в тени акацийЛакеи при разносе блюд.Уж то не классик ли ГорацийВстает из гроба, к нови лют?…

Как странно вздрогнула синьора!Как странно побледнел синьор! —Что на террасе у собораТянули розовый ликер!И вот уж им не до ликера,И в небеса за взором взор —Туда, где стрекотня мотораТаит нещадный приговор…

На людной площади МиланаСмятенье, давка, крик и шум:Какого-то аэропланаСниженье прямо наобум —Мертва испанская гитанаИ чей-то обезглавлен грум,И чья-то вся в крови сутана,И у толпы за разум ум!

Умолк оркестр на полуноте, —Трещит фарфор, звенит стакан,И вы, бутылки, вина льете!Тела! вы льете кровь из ран…В испуге женщины в капотеСпешат из дома в ресторан.Аэроплан опять в полете,Таинственный аэроплан…

И в ресторане у собора,Упавши в пролитый ликер,«Держите дерзостного вора!» —Кричит в отчаяньи синьор:«Жена моя, Элеонора, —Ее похитил тот мотор!..»Да, если вникнуть в крик синьора,Жену вознес крылатый вор.

Но — миг минут, и в ресторане,Как и на площади на всей,Опять веселое гулянье, —Быть может, даже веселей…Взамен Пуччини из МасканьиНесутся взрывы трубачей,И снова жизнь кипит в МиланеВо всей стихийности своей.

А результат недавней драмы —Вполне понятный результат:Во все концы радиограммыО происшествии летят.Портреты увезенной дамыТут выставлены в яркий рядИ в целом мире этот самыйАэроплан искать велят…

Одни в безумьи, муж без целиСмотря на небо, скрежеталЗубами, и гитаны пели,Печально озаряя зал,Как бы над мертвыми в капеллеПрелат служенье совершал,Вдруг неожиданно пропеллерНад площадью заскрежетал.

И вот, почти совсем откосно,Убив с десяток горожан,Летит с небес молниеносноВ толпу другой аэроплан.Пока гудел многовопросноВ толпе угрозный ураган, —Похитив мужа, гость несносныйВспорхнул, и вот — под ним Милан!..

Летели в небе два мотора, —Один на Тихий океан,На ширь и гладь его простора,На дальний остров из лиан.Другой на север, за озераНорвегии, где воздух льдян.И на одном — Элеонора,И на другом — ее Жуан.

На островках, собой несхожих,Машины скинули их двух.На двух совсем различных ложахС тех пор тиранили свой духСупруги: муж лежал на кожахТюленьих, под женой был пухТропичных птиц. И глаз прохожихНе жег их: каждый остров глух.

Ласкал серебряные косыПроникнутый мимозой бриз.Что на траве сверкало: росыИль слезы женские? Кто внизСбегал к воде? Кому откосыКазались кочками? «Вернись!» —Стонало эхо. Ноги босы…От безнадежья стан повис…

Хрустел седыми волосамиХрустальный ветер ледяной.Жуан стоял у моря днями,В оцепенении, больном,С глубоко впавшими глазами,С ума сводящею мечтой,Что, разделен с женой морями,Он не увидится с женой.

Хохочут злобно два пилота,Что их поступок — без следа,Что ими уничтожен кто-то,Что тайну бережет вода,Что вот возникло отчего-тоТому, кто юн, кто молода,«Всегда» любившим без отчетаКарающее «Никогда!»

1924