Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Глава двадцать шестая

Луна высоко. Чертог мирозданьяВ сиянья бледном светлы очертаньяПостроек древних; и каждого зданьяТяжелый очерк, как сон, повторенГустой, на землю отброшенной тенью.Со светом тени играют в саду.И я, подобен ночному виденью,В одежде белой бесшумно иду.

В далекий угол уснувшего садаВедет тропинка. Блеснула оградаИз белых глыб, освещенных луной,И я стою пред намеченной целью:В стене я камень нажал потайной;Он дрогнул тихо, и узкою щельюОткрыл глубокий и черный провал.Слегка нагнувшись, вошел я и сталВо тьме над спуском крутым к подземелью,А камни входа беззвучно за мнойОпять сомкнулись стеною сплошной.

Зажег я факел. И в царстве подземномБыл странен отблеск земного огня,Как в узах сущим — в их мрак тюремномНесмелый проблеск далекого дня.

С трудом сходя по ступеням истертым,Ступал я в мокрый безжизненный мох;В лицо, как склепа разверстого вздох,Дышала плесень дыханием спертым;А там, где узкий змеился проход,Звенели капли сочащихся вод.

Под влажным, низко нависнувшим сводомЯ шел неровным извилистым ходом,Везде встречая промозглую муть.Но вот шаги зазвучали по плитам,И скоро вывел расширенный путьМеня к пещере — к цветным сталактитам,В укрытый в недрах земных и лишь нам,Жрецам верховным, доверенный храм.

Гигантский купол над тихой пещеройЛегко и стройно царил полусферой,Как темно-синий ночной небосклон;Под ним, в кругу самозданных колонн.Из недр двухструйный источник пещерныйФонтаном бил чрез расщелину скал.И двух потоков напев равномерныйКак смерть баюкал, как жизнь пробуждал.Ключи раздельно стекали в цистерны,В цистерны-чаши: в одну, как в потир.Вода Живая, синей, чем сапфир.Струилась звучно, как песня благая;В другую, точно в могильный сосуд,С печальным звоном по камню сбегая,Вливался Мертвой Воды изумруд.

Вокруг цистерн, меж колонн — саркофаги;И в них, нетленно-немые жильцы.Казалось, спали великие маги.Мои предтечи — Ацтлана жрецы.Не слыша хода веков быстротечных,В базальте черном открытых гробницДремали старцы в бинтах плащаниц,Храня под тенью тиар трехвенечныхБлаженный отсвет всех таинств предвечныхВ чертах застывших, но радостных лиц.

Теперь, томимый сомнением жутким,Пришел я, младший, в их вещий синклитИ вновь, как встарь ученик-неофит,Поведал просто наставникам чуткимВсё то, чем сердце горит и болит.Свои печали о жалком паденьиЛюдского рода в пучину страстей,Свой страх неясный за царских детей,Со светлой тайной в двойном их рожденьиИ с темной тайной любви их земной, —Я все открыл им в молитве одной.Отрадно стало. От скорби раздумийУшел я в мир созерцанья и вслухЗапел пред сонмом внимающих мумийПсалом, целебно врачующий дух:

В речи нашей есть таинственныйИ поистине единственныйДивный Звук — всех звуков Мать!Все, что выражено, сказано,Всё с его природой связано,Бытием ему обязано,Может только в нем звучать.

И всё то, что нам не явлено,Здесь без отклика оставлено,Плотью Слова не оправлено, —Всё уже таится в нем:Всё в нем кончено и начато,И горит — предвечно зачато —Жизни будущей огнем.

В звуке этом — Космоса основа,Суть миров и жизни вечный дух:В нем, в Одном, всю тайну Трех и Двух,Как скрижаль, таит строенье Слова.

Если цель — познанье Божества,То один и два в трезубце звука, —Как трех струн тугая тетиваС двух концов в одном изгибе лука,А душа — пернатая стрела.Повторенный вновь, опять и снова,Ввысь уносит зов певучий Слова:Всех молитв в нем древняя хвала,В нем всех гимнов пламень величальный,Весь Завет святых и строгих дум,В нем — Он Сам, Бессмертный, Безначальный,Три в Одном, Кого зовут АУМ.

В слове едином — три буквы, два слога:Образ Триады, звучащий триптих.Напечатлейте на душах своихЗвук, словно Лик Триединого Бога!Сердце пылает, безмолвствует ум, —Истинно, истинно, это — АУМ!

Звук тот Самим Божеством своеручноВписан в творенья, как Имя Творца,Чтоб триединство святого ЛицаНам, как глашатай, вещал он трехзвучно.И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

В нем отражен, возвещен и прославленТот, Кто в движении всего — недвижим;В нем Непостижный душе постижим,В нем Непроявленный сердцу проявлен…И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

В потустороннем вне времени Сущий,Здесь Он — и время, и все времена;В слитности бдения, грезы и сна,Он — Настоящий, Прошедший, Грядущий…И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Житница Он живоносного корма,Вечный источник живого питья,Светоч извне и внутри бытия,Дух и материя, имя и форма.И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Как в серебристую ткань паутиныТворчески нить источает паук,Так Триединый Зиждительный ЗвукВ пряжу творенья вплетает Единый…И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Всюду, во всем Он в мирах неисчетных;Всё от Него, как огонь от огня;Сам же, как пламень, единство храня,Чужд Он ущерба от искр быстролетных.И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Птицей нисходит Он, лебедем белым:С Ним улетев, переходит мечтаГрань, где Душа Мировая слитаВидимым Целым с Невидимым Целым…Может ли это постигнуть наш ум?!Истинно, истинно, это — АУМ!

Добрый же путь нам при странствии новом,Путь по Ту Сторону, к Свету сквозь Тьму,К лону блаженства с Божественным Словом:Слава Ему! Поклоненье Ему!Мир Его — миру, и всем, и всему.

Глава двадцать седьмая

Молчит пещера при факеле дымном;Внимают старцы в холодных гробах,И тихо брезжат, будимые гимном,Улыбки счастья на мертвых губах.

Я словно таю с волной звуковою;Наплыв забвенья отраден челу.Тройное Слово двойной тетивоюМетнуло душу мою, как стрелу,И метко ранил Единую Цель я:Постиг, и близко восшел к Божеству.Ни жизнь… ни смерть… Это — сон наяву…Вдруг светом вспыхнул весь свод подземелья —Пугливо мрак побежал по низам,Дыханьем жизни повеял бизам,И раньше взору незримая кельяВ стене пещеры открылась глазам.

Подняв свой светоч и стоя у входа,Взглянул я внутрь. Вековых паутин,Густых и серых, лохмотья со сводаСвисали дико, как пряди седин.

Покрыла пыль беспощадная слоемПрестола глыбу; ползучая ржаИзъела утварь. И мертвым застоемДышала келья. Вошел я, держаВысоко факел. И в трепете слабомЕго огня, мне навстречу взглянулИз мрака кто-то, с недвижным осклабомСведенных жалкой улыбкою скул:

Костяк бездушный сухого скелетаЛежал во прахе, поверженный ниц,И череп, страшный при отблесках света,Глядел кругами зиявших глазниц.

Кто он, затворник? Кто путь запрещенныйВ подземный храм к усыпальнице зналИ в тесной келье, в расщелине скал,Кончину встретил? Какой посвященный,Забытый всеми во мраке времен,Вблизи гробниц погребенья лишен?

«Не ты ли это, пророк, чьи реченья,Как угли, сердце восторгом мне жгли?Не ты ль, исполнив обет отреченья,Укрыл в утробе родимой землиБессмертья тайну, чтоб в дни заточеньяИзжить в безмолвном и темном гробуСвященный страх и сомнений борьбу?

И здесь, где годы в молчаньи провел тыОдин с Виденьем Великим твоим,Не жив ли, — вечен, как мысль, хоть незрим, —Тот Дивный Образ? Мне череп твой желтыйГрозит ли, молча, всё так же таяСлова Завета — ключи бытия?Иль, рад пришельцу, ты хочешь беззвучноШепнуть о том, что, как раньше, теперьИ в самой смерти с тобой неразлучно?..Так дай же знак мне и тайну доверь!»

Склонясь к скелету, я благоговейноГлавы коснулся. И факела светУпал на скрытый в пыли амулет,Чуть-чуть блеснувший цепочкою шейной.

Я поднял древний святой талисман;Взглянул… и вздрогнул… и выпрямил станРазгадку тайны пещера дала мне!

Обточен камень — овалом яйца,Как символ жизни. Рисунок на камнеИ надпись гимн мастерского резца.

Очерчен тонким и смелым наброском,Бесстрастно-светлый и радостный БогСидит, прекрасный, на лотосе плоском,Со сгибом накрест подогнутых ног.

Вкруг торса Бога бессчетные рукиЛежат сияньем, как Солнца лучи,И держат руки — возмездия луки,И держат руки — победы мечи.Двоясь, троясь, умножаются ликиВ Едином Лике Владыки владык,И негу грезы, как отсвет великий,Хранит срединный восторженный Лик.

Пред этим Ликом, как будто в приливеТомлений пылких и жгучих услад,Вновь Лик, но женский, откинут назад;И в нем, как в странно двоящемся диве,Опять сияет всё то же Лицо.А рук сплетенных двойное кольцоСвое же тело сжимает в порывеТой мощной страсти, когда, как звеноВ цепи бессмертья, два тела — одно.

Могучий, яркий и необычайныйСвященный Образ безо бразной Тайны!И к ней всесильно я был приобщен,Едва, при вспышках дрожащего света,Прочел по краю яйца-амулетаЗавет великий в насечке письмен:

«Когда дерзнете вы, Божие чада,Стыда одежды во прах растоптать,Как осень топчет ковер листопада;Когда не плоть и не женщина-матьДаруют вашим младенцам рожденье;Когда спаяет двоих единенье,И двое будут одно, как в зерне,Как в круге, слитом из двух полукружий;Когда всё станет внутри, как извне,Одним и тем же внутри и снаружи;Когда, ни женским, ни мужеским став,Мужское с женским сольется бесследно, —Тогда лишь Жизнь воссияет победноИ Смерть лишится насильственных прав».

Глава двадцать восьмая