Вечные предметы - Тамара Яблонская

Вездеходы, подняв белую пыль, развернулись и пошли на юг. Лесовик остался позади или в стороне. Больше я его не видел».

Механический лыжник

Все в жизни зависит от точки зрения, то есть от того, под каким углом видишь события и предметы. От этого зависит то, что с тобой уже случилось, и то, что еще случится. А если всегда смотришь под одним и тем же углом? Да еще под тем же самым, что и все? Веня Югов от досады сильно сожмурил глаза, и морозное солнце осторожно заплескалось у самых ресниц, а когда широко вытаращился, то свет из окна резанул так, что кольнуло внутри.

Он встал, побрился и, убежденный в правильности выбираемого пути, пошел на работу.

– Всё, увольняюсь, – объявил коллегам и почувствовал гордость: поступок был совершен.

В комнате стихло и зашумело одновременно

– В чем дело? Какая, собственно, причина?

Веня покосился на молчащего Мурашова и коротко бросил:

– А без причины нельзя?

Только вчера толковали об этом весь вечер, только вчера, единственный раз за многие годы после окончания школы, а Мурашов уже как будто забыл, хмурил буднично-деловито лоб, словно ни о чем и не говорили.

Мурашов очень внимательно слушал, а Веня разгорячился и говорил не переставая, понимал, что говорит лишнее, но остановиться не мог.

– Нам дано нечто такое, вроде кредитной карточки. Некая карта воли, ресурсов, что ли. Она рассчитана на всю жизнь и в ней заключены все наши потенциальные возможности. Но мы об этом даже не хотим задуматься. Подбираем то, что жизнь прибивает к ногам. А в конце умираем, жалкие, ничтожные, потому что так никогда и не попытались ничего изменить…

В юркиных глазах что-то светилось, но он упрямо молчал.

Утонувшая в бумагах Бельченко бросила высокомерный взгляд поверх очков и без слова подписала заявление.

Просто, в одно мгновение была обретена свобода. В один миг выросла высокая китайская стена между Веней Юговым и сотрудниками. Они остались по ту сторону, где весело, потому что там – коллектив и безопасность, а он – по другую, в неожиданной грусти. В это мгновение он и постиг, что свобода – это незащищенность, твое полное и никому не нужное одиночество. Но пути назад уже не было.

В ярко-синем небе ясно светило солнце, скрипел чистый снег. Год только начинался.

– Ничего невозможно изменить, – жестко, словно вбивая гвозди, делал выводы Мурашов и пускал к потолку кудрявые кольца дыма. – Мы зависим от множества связей. Это паутина держит крепко. На волю в нашем возрасте уже не вырваться. И нечего питаться иллюзиями.

Заточенный в модный костюм и прическу, он смотрел скучающе по сторонам и аккуратно прихлебывал мелкими глотками пиво. Его жизнь имела четкий план и была расписана по годам. Перфекционист, с сожалением подумал Веня. У такого во всем порядок и мертвая ясность.

Веня бесцельно побродил по городу, подышал воздухом, нежно покалывающим внутри легких микроскопическими шипами мороза. Спешить было некуда, время остановилось и проявило не существовавшие доселе нюансы бытия. Оказалось, мир обладал чудесной первозданной свежестью, праздничным блеском и неожиданными оттенками бело-голубого, розово-серого: от бледного вдалеке до темного и грозного в бездонной тени подворотен. Голоса прохожих тоже были разнообразны: звали, бубнили, бормотали, шептали. По улицам деловито спешили мужчины и женщины, бегали вприпрыжку веселые, шумливые дети, шурша подошвами, осторожно передвигались озабоченные старики. Дома неожиданно выпячивались из общего городского фона, и не столько новые крикливые здания, сколько запущенные, покосившиеся, с отпадающей штукатуркой. В них, скромно отступивших перед новостройками на задний план, как и в облике грустных как один стариков, сквозила скрытая неоцененная заслуга.

Вечером опять пришел Мурашов. Его явно что-то мучило.

– Я не знал, что ты всерьез. И чем займешься?

Веня выразительно почесал в голове, и Мурашов содрогнулся.

Нет никакого плана? Тогда не стоило уходить, на хлеб с маслом хватало… Пиши обратно заявление. Бельченко примет, она от тебя без ума.

– Юра! – нетерпеливым жестом остановил его Веня. – Дело не в Бельченко. Мы говорили о принципиальных вещах. Неужели ты так и не понял?

Мурашов отвернулся к телевизору, немного посидел, потом сослался на дела и пошел одеваться, не проявляя больше никакого интереса к своим вчерашним тезисам. Он не любил тратить время зря.

– Так куда ты теперь? – уже в прихожей дежурным тоном снова спросил он.

– Увидим, – сказал Веня и взглянул в окно. В чужих квартирах спокойными маяками ясно горели огни. – Поеду, поживу пока в теткином домике.

Автобус за город тащился еле-еле. Веня поначалу сонливо клевал носом, отмечая про себя, что не только он сам и окружающая природа, но и жизнь вообще протекает заторможенно, в некой спячке. Эта мысль, как любая непреложная истина, вносила покой и убаюкивала. Но та же окончательная непреложность торчала в мозгу острым холодным штырем и не давала уснуть. За окном раскинулся зимний пейзаж с однообразно белыми, но чистыми и пышными формами. Пухлые объемные облака, с которых порошили узорчатые снежинки, а также высокие мягкие сугробы, громоздившиеся вдоль дороги, складывались в забытую, оставшуюся в детстве картину, когда однажды ездили с мамой в маленький поселок к тете. Тогда он не отрывался от окна, в восторге от проплывающего снежного царства, а мама всю дорогу улыбалась и подшучивала над ним.

– Простые вещи сильнее человека, – вспомнил он, как убеждал вчера Юрку. – Не надо выдумывать, надстраивать над самим собой. Важно только прислушаться к тому, что делается внутри. Там просто: два-три понятия… А больше и не надо. Этого хватит.

Важно было выговориться, прояснить самое главное. И не для Юрки вовсе, а только для самого себя.

Юрка помалкивал, не противореча. Но конечно, он все понимал, было видно по лицу. Только не хотел в этом признаться.

Пошли низкие пологие холмы, редкие перелески, безлюдье и покой, и если бы не идущие время от времени по шоссе машины, можно было подумать, что и весь мир таков, – заснеженный, отрешенный от человека и необоримый.

Внимание привлек скользящий с одного из холмов лыжник. Маленькая игрушечная фигурка ровно и настойчиво передвигалась по заснеженной целине.

Веня с интересом смотрел, как он плавно скользил вниз и как сильно потом работал палками, преодолевая подъем. Словно хорошо смазанная машина, знающая, куда надо идти. Неожиданно понравилось, как он покоряет бездорожье, наверняка с большим усилием, превозмогая себя.

Автобус тяжело полз по нерасчищенному снегу, равнодушные пассажиры тихо дремали.

Лыжник, постепенно уменьшившись до размеров черного муравья, пропал из виду, а автобус шел и шел, петляя вокруг какой-то невидимой преграды. Сильно клонило