Василий Жуковский - Певец во стане русских воинов: Стихотворения. Баллады. Поэмы

Глава XVIII

О том, как рыцарь праздновал свадьбу

Если рассказывать мне, читатель, подробно, каков былВ замке Рингштеттене свадебный пир, то будет с тобоюТо же, как если бы вдруг ты увидел множество всякихРедких сокровищ, покрытых траурным флером, и в этомЗлую насмешку нашел над ничтожностью счастья земного.Правда, в этот свадебный день ничего не случилосьСтрашного в замке, – духам водяным, уж это мы знаем,Было проникнуть в него нельзя, – но со всем тем наш рыцарь,Гости, рыбак и даже служители были все как-тоСмутны; казалося всем, что на празднике с ними кого-тоГлавного нет и что этим главным никто уж не мог быть,Кроме смиренной, ласковой, всеми любимой Ундины.Всякий раз, когда отворялися двери, невольноВсе на них обращали глаза и ждали; когда жеВместо желанной являлся иль с блюдом дворецкий, иль ключникС кубком вина благородного, каждый печально в тарелкуВзор опускал и сидел безгласен, как будто бы в грустнойДуме о прошлом. Всех веселее была молодая;Но и ей самой как будто совестно былоВ брачном зеленом венце, в жемчугах и в богатом венчальномПлатье на первом месте сидеть, тогда как Ундина«Трупом, еще не отпетым, на дне Дуная лежалаИли носима была без приюта морскими волнами».Эти отцовы слова и прежде мутили ей сердце;Тут же они отзывались в ушах ее беспрестанно.Рано гости оставили замок, и каждый с каким-тоТяжким предчувствием. Рыцарь пошел к себе, молодаяТакже к себе – раздеваться. Кругом новобрачнойБыли прислужницы. Вот, чтоб немного свои порассеятьЧерные мысли, Бертальда велела подать дорогиеПерстни, жемчужные нитки и платья, рыцарем к свадьбеЕй подаренные; стала примеривать то и другое.Льстя ей, прислужницы вслух восхищались ее красотою;С видом довольным слушая их, Бертальда смотреласьВ зеркало; вдруг сказала: «Ах! боже! какая досада!Вот опять у меня на шее веснушки; а можно бТотчас согнать их; – стоило б только водой из колодцаНашего раз обтереться; ах! если б мне нынче ж хоть кружкуЭтой воды достали!» – «О чем же тут думать?» – оказала,Бросившись в двери, одна из прислужниц. Неужто успеетЭта проказница камень поднять! – с довольной усмешкойВслед за нею смотря, Бертальда подумала. СкороСделался шум на дворе: с рычагами к колодцу бежалиЛюди. Бертальда села подле окна и при яркомБлеске полной луны, освещавшем двор замка, ей былоВидно все, что делалось там. Работники дружноДвинули камень, хотя иному из них и прискорбноБыло подумать, что им теперь надлежало разрушитьТо, что было приказано сделать прежнею, добройИх госпожою; но труд был не так-то велик, как сначалаДумали; им извнутри колодца как будто какаяСила камень поднять помогала. Дивясь, говорилиМежду собою работники: «Можно подумать, что бьет тамСильный ключ». И в самом деле, с отверстия каменьСам собой подымался; без всякой помоги, свободноСдвинулся он и, со стуком глухим откатясь, повалился.Вдруг из колодца что-то, как будто белый прозрачныйСтолб водяной, поднялося торжественно, тихо. СначалаПодлинно бьющим ключом показалось оно, но, поднявшисьВыше, каким-то бледным, в белый покров облеченнымЖенским образом стало. И плача и жалобно рукиВверх подымая, оно медлительно, шагом воздушнымПрямо к замку двигалось. В ужасе все отбежалиПрочь от колодца. Бертальда же, стоя в окне, цепенела,Холодом страха облитая. Вот, когда поравнялсяС самым окошком идущий образ, сквозь покрывалоОн поглядел на Бертальду пронзительным оком, с тяжелымВздохом; и бледным лицом Ундины тогда показалсяОбраз Бертальде: мимо ее она, упиваясь,Нехотя, медленно шла, как будто на суд. «ПозовитеРыцаря! – громко вскричала Бертальда. Но все в неподвижномСтрахе стояли на месте. Сама Бертальда, как будтоСобственным криком своим приведенная в ужас, умолкла.Тою порою чудесная гостья приблизилась к двериЗамка, знакомую лестницу, ряд знакомых покоевТихо, молча, плача, прошла… о, такою ль, бывало,Здесь видали ее? В то время еще не раздетыйРыцарь в уборной своей стоял перед зеркалом. ТусклыйСвет проливала свеча. Вдруг кто-то легонькоСтукнул в дверь… так точно, бывало, стучалась Ундина.«Все это призрак! – сказал он. – Пора мне в постелю». – «В постелеБудешь ты скоро, но только в холодной», – шепнул за дверямиПлачущий голос. И в зеркало рыцарь увидел, как двериТихо, тихо за ним растворились, как белая гостьяВ них вошла, как чинно замо́к заперла за собою.«Камень с колодца сняли, – она промолвила тихо, —Здесь я; и должен теперь умереть ты». Холод, по сердцуРыцаря вдруг пробежавший, почувствовать дал, что минутаСмерти настала. Зажавши руками глаза, он воскликнул:«О, не дай мне в последний мой час обезуметь от страха!Если ужасен твой вид, не снимай покрывала и строгийСуд соверши надо мной, мне лица твоего не являя». —«Ах! – она отвечала, – разве еще раз увидеть,Друг, не хочешь меня? Я прекрасна, как прежде, как в оныйДень, когда твоею невестою стала». – «О, если бЭто правда была! – Гульбранд воскликнул, – о, если бМне хоть один поцелуй от тебя! и пускай быВ нем умереть!» – «Охотно, возлюбленный мой», – покрывалоСнявши, сказала она; и прекрасной Ундиною, прежнейМилой, любящей, любимой Ундиною первых, блаженныхДней предстала. И он, трепеща от любви и от близкойСмерти, склонился к ней в руки. С небесным она поцелуемВ руки его приняла, но из них уже не пустилаБоле его; а крепче, все крепче к нему прижимаясь,Плакала, плакала тихо, плакала долго, как будтоВыплакать душу хотела; и быстро, быстро лияся,Слезы ее проникали рыцарю в очи и с сладкойБолью к нему заливалися в грудь, пока напоследокВ нем не пропало дыханье и он не упал из прекрасныхРук Ундины бездушным трупом к себе на подушку.«Я до смерти его уплакала», – встреченным еюЛюдям за дверью сказала Ундина и тихим, воздушнымШагом по двору, мимо Бертальды, мимо стоявшихВ страхе работников, прямо прошла к колодцу, безгласной,Грустной тенью спустилась в его глубину и пропала.

Глава XIX

О том, как рыцарь был погребен

Патер Лаврентий, услышав о том, как внезапно и чудноКончил жизнь владетель замка Рингштеттена, тотчасВ замке явился; и он, входя во двор, осененныйЛипами, встретился там с монахом, недавно венчавшимРыцаря: в ужасе тот удалиться спешил. «Так и должно! —Патер Лаврентий сказал. – Теперь моя наступилаОчередь; мне помощник не нужен». Хотел он невесте,Вдруг овдовевшей, отрадное слово сказать в подкрепленье;Но Бертальда, ему не внимая, молчала угрюмо.Старый рыбак молился и плакал и, в горе смиряясь,Думал: «Оно иначе и быть не могло – то господнийСуд»; и, конечно, Гульбрандова смерть никому не могла бытьТак тяжела, как именно той, которую с смертнойВестью прислали к нему, отверженной, бедной Ундине.Стали готовить обряд похоронный, как было приличноСану покойника: тело его положить надлежалоПодле церкви приходской, там, где были гробницыПредков его, одаривших множеством вкладов богатыхЭту церковь. И щит и шлем уж лежали на кровлеГроба, чтоб с ним опуститься в могилу, ибо наш рыцарьБыл последний в роде своем, который с ним вместеКончился весь. И ход печальный уже начинался;Песнь погребальная к светло-спокойной небесной лазуриТихо всходила; с длинным крестом, во всем облаченьеПатер Лаврентий шел впереди; за ним шла Бертальда,В горьких слезах, на дряхлую руку отца опираясь.Вдруг посреди Бертальдиных женщин, одетых в глубокийТраур и шедших в свите ее, заметили белыйОбраз, в длинном, густом покрывале, тихо идущий,Грустно потупивши голову. Страхом проникнут был каждый,Шедший подле такого товарища; все сторонились,Пятились, так что порядок хода расстроился. СилойДва смельчака хотели незваного и́з ряду вывесть;Но, от них ускользнувши, как легкая тень, он на прежнемМесте явился опять и последовал тихо за гробом.Вот напоследок он мало-помалу, меняяся местомС теми, кто в страхе спешил от него удалиться, подлеСамой вдовы очутился; но ею сначала примеченНе был и сзади пошел смиренно-печальный. ДостигнулХод до кладбища, и все обступили могилу. Тут в первыйРаз Бертальда незваного гостя увидела, в страхеСтала она рукою махать, чтоб он удалился;Но покровенный, кротко упорствуя, тряс головою,Руки к ней простирал и как будто молил о пощаде.Вспомнила тут невольно Бертальда Ундину, как рукуК ней она подняла на Дунае, когда ей хотелаТак добродушно подать ожерелье, и как под водамиСкрылась потом навсегда. Но в это мгновение подалЗнак отец Лаврентий, чтоб все умолкли. И сталиГроб опускать в могилу, и мало-помалу засыпанБыл он землею. Когда же совсем был набросан могильныйХолм и читать последнюю начал молитву священник,Стала вдова на колени, стали и все на колени,В том числе и могильщики, кончавши насыпь. Когда жеСнова все встали… уж белый образ пропал; а на месте,Где он стоял на коленах, сквозь травку сочился прозрачныйКлюч; серебристо виясь, он вперед пробирался, покудаВсей не обвил могилы; тогда ручейком побежал онДале и бросился в светлое озеро ближней долины.Долго, долго спустя про него тех мест поселянеЧудную повесть любили прохожим рассказывать; долго,Долго жило поверье у них, что ручей тот Ундина,Добрая, верная, слитая с милым и в гробе Ундина.

Камоэнс