Дмитрий Мережковский - Символы. Песни и поэмы

Низверженный, исчезнешь ты, титан,

И в недрах гор, в объятиях гранитных

Задохнешься. Столетья протекут,

Пока ты вновь увидишь свет небесный.

Тогда тебя начнет терзать орел,

Крылатый пес Зевеса, ненасытный.

И, прилетая, будет каждый день

Он вырывать когтями клочья тела, —

Незваный гость на пиршестве кровавом,

Питаясь черной печенью твоей.

До той поры не жди конца страданьям,

Пока другой не примет мук твоих

Страдалец-бог и к мертвым в темный Тартар,

Во глубину Аида, не сойдет.

Мои слова — не тщетная угроза.

Зевес не лжет и совершится воля

Всесильного. Подумай же: покорность

Не лучше ли строптивости твоей?..

     Хор

Он прав. Смири, смири, титан могучий,

Свой гордый дух и богу покорись!

Послушайся советов добрых: стыдно

Упорствовать в ошибке мудрецу.

     Прометей

Все, что молвил Гермес, я предвидел давно!

   Но врагу от врага не позорно

Пасть в открытой борьбе. Пусть же мечет в меня

   Бог снопами огней смертоносных,

Пусть Эфир поколеблет раскатом громов,

   Пусть такой ураган он подымет,

Чтоб земля содрогнулась на вечных корнях,

   Пусть, безумствуя, в буре смешает

Волны моря с огнями небесных светил,

   Увлечет в глубину мое тело,

В преисподнюю сбросит, — убить до конца

   Он не может меня: я бессмертен!

     Гермес

Это дикий бред безумца!

Разве мог бы муж разумный

Не смирить в таких страданьях

Бурной гордости своей.

Девы, полные участьем

И любовью, удалитесь,

Отойдите, чтобы сердца

Не потряс вам грохот тяжкий

Оглушительных громов!

     Хор

Неужель совет коварный

Мы исполним? Слушать больно…

Сестры, сестры, не покинем

Одинокого страдальца,

Будем горе с ним делить

И покажем, что измену

Ненавидим всей душой!

     Гермес

Если так, не забывайте

Вы предсказанного мною,

Не корите Олимпийца:

Вы избрали добровольно,

Вы предвидели беду.

Не внезапно, не коварно

Скоро будете, о, нимфы,

Вы уловлены сетями

Неминуемой судьбы.

     Прометей

Исполняется слово Зевеса: земля

   Подо мною трепещет.

Загудело раскатами эхо громов,

   И блеснули перуны,

Закружилася вихрями черная пыль,

   Налетели и сшиблись

Все противные ветры. Смешались в борьбе

   Волны моря и воздух…

Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,

   Ты воздвиг эту бурю.

О, Земля, моя мать! о, небесный Эфир,

   Свет единый, всеобщий,

Посмотрите, какие страданья терплю

   Я от бога — невинный!

(Скала вместе с Прометеем обрушивается в бездну.)

1890

ВОРОН 

Поэма Эдгара Поэ

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,

Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного

Из забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, —

Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:

«Это путник постучался в двери дома моего

     Только путник — больше ничего».

В декабре — я помню — было это полночью унылой.

В очаге под пеплом угли разгорались иногда.

Груды книг не утоляли ни на миг моей печали —

Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда —

В сонме ангелов — Ленора, той, чье имя навсегда

     В этом мире стерлось — без следа.

От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный

Шелестел, и непонятный страх рождался от всего.

Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:

«Это гость стучится робко в двери дома моего,

Запоздалый гость стучится в двери дома моего,

     Только гость — и больше ничего!»

И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:

«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;

Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, —

Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…»

И открыл тогда я настежь двери дома моего —

     Мрак ночной, — и больше ничего.

Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,

До сих пор не посещало в этом мире никого.

И ни голоса, ни знака — из таинственного мрака…

Вдруг «Ленора!» — прозвучало близ жилища моего…

Сам шепнул я это имя, и проснулось от него

     Только эхо — больше ничего.

Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.

Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,

Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:

Посмотрю и успокою трепет сердца моего,

Успокою на мгновенье трепет сердца моего.

     Это ветер, — больше ничего».

Я открыл окно, и странный гость полночный,

                   гость нежданный,

Ворон царственный влетает; я привета от него

Не дождался. Но отважно, — как хозяин, гордо, важно

Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,

И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,

     Тихо сел — и больше ничего.

Как ни грустно, как ни больно, — улыбнулся я невольно

И сказал: «Твое коварство победим мы без труда,

Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Ворон

                   вещий,

К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,

Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»

     И ответил Ворон: «Никогда».

Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,

Но казалось, что надежда ей навек была чужда.

Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады

Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, —

Тот, кто Ворона увидел, — не спасется никуда,

     Ворона, чье имя: «Никогда».

Говорил он это слово так печально, так сурово,

Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,

Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,

Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,

Улетит и эта птица завтра утром навсегда».

     И ответил Ворон: «Никогда».

И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это слово

Научил его хозяин в дни тяжелые, когда

Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,

Вместо песни лебединой, в эти долгие года

Для него был стон единый в эти грустные года —

     Никогда, — уж больше никогда!»

Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.

Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,

Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.

«Страшный Ворон, мой ужасный гость, — подумал

                   я тогда, —

Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,

     Что же значит крик твой: „Никогда“?»

Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.

Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.

И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкой

Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда

На лиловый бархат кресел, как в счастливые года,

     Ей уж не склоняться — никогда!

И казалось мне: струило дым незримое кадило,

Прилетели Серафимы, шелестели иногда

Их шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!

Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда

Об утраченной Леноре стерлась память — навсегда!..»

     И сказал мне Ворон: «Никогда».

«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,

Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюда

Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной,

                   бесконечной, —

Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда

Снизойдем мы после смерти, — сердцу отдых

                   навсегда?»

     И ответил Ворон: «Никогда».

«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,

Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когда

Я Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальной

Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда

В сонме ангелов — Ленора, лучезарной навсегда?»

     И ответил Ворон: «Никогда».

«Прочь! — воскликнул я, вставая, — демон ты иль

                   птица злая.

Прочь! — вернись в пределы Ночи, чтобы больше

                   никогда

Ни одно из перьев черных не напомнило позорных,

Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,

Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»

     И ответил Ворон: «Никогда».

И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черный

                   Ворон,