Ограда - Владимир Алексеевич Пяст

пророком.

Под кровлею одной многоэтажный дом

Обоих нас сокрыл в одно и то же время,

И долго оба мы не ведали о том.

Я долго нес свое завещанное бремя, –

Подавленный, душой по Вышнему томясь, –

И тлело в соках жил Им брошенное семя.

Хотя и раньше мне диковинная связь

Моей судьбы с мечтой была уже известна:

Тогда, когда Она – вся в розовом – зажглась,

К обличью близкая Невесты Неневестной;

Тогда, когда забил во мне внемирный ключ

Открытий радостных струею перекрестной;

Когда и мой язык стал необычно жгуч,

Искрясь роскошеством, что прежде в недрах прятал. –

Но время двигалось, и, капая, сургуч

Благоуханные страницы припечатал.

Тогда мы встретились и в яви, и в мечте,

Которою давно Создавший нас посватал.

Ты показала мне в нетленной чистоте,

В безмерной высоте святого поднебесья,

Те откровения, слова о Тайне те,

– Которыми дрожал, дышал, молился весь я.

«Когда твоя, простая как черта…»

Когда твоя, простая как черта,

Святая мысль мой разум завоюет,

Тогда моя отсветная мечта,

Познав себя – белея заликует.

Тогда моя ночная пустота

Лишится чар и в Свете растворится;

Единая познается царица,

И будет Ночь, как Первая, свята.

«Тебя пугает мысль, моя брат, что ты один…»

Тебя пугает мысль, моя брат, что ты один,

Что красный мак возрос во тьме глухих лощин,

И вне тебя одна богиня – Сладострастье.

Я веровал как ты. Потом – какое счастье

Нашел во мраке я, творец и властелин.

Я плавал, как и ты, в бессильное ненастье

И к дьяволу взывал из сумрака пучин,

Но я околдовал его иною властью.

Ты, не найдя в себе истока мощных сил

И пронизавши муть усталым, тусклым взором,

Себя навек замкнул и холод ощутил.

Я отомкнул себя и все обрел в себе.

Я взглядом пробежал по выжженным узорам

И приложил весь мир молитвенно к губе.

На мотивы Ив. Коневского

Темной страсти отшедших, отдавшись,

Самородной, исконной науке,

И за личность свою исстрадавшись,

Заломил я в отчаяньи руки.

Не хочу я глубин своеволья, –

Мне лишь Воли мила безграничность;

Пусть глубинно, – но смрадно подполье:

В нем задохнется сильная личность.

Расточая несметные силы

На боренье праотчего зуда,

Обретешь ты их вновь у могилы,

Там где узришь воочию чудо.

Собери ж своей Воли зачатки

Для достойного плоти боренья, –

Будут вновь непорочны, и сладки,

И безмерны тебе откровенья.

Трижды-единое

Робкое, нежное, светлое, смотрит раскрытыми глазками,

Новью рожденное, тайной спаленное, женское.

В нем отражается, в нем зарождается, с песнями, с ласками

Все необычное, все гармоничное, все безгранично вселенское.

Ропотно-дерзкое, властное, сдвинуло брови сурово,

Давностью взрощено, былью упрощено, в гнете покоя

Тягостно спящее, злобно шипящее: «Рвутся покровы, –

Я – неизменное, старше вселенной я», – это – надменно мужское.

Здесь, на прямом и едином пути,

В вечность вонзившем свои острия,

Верим: дано, суждено нам найти

Цельное, личное, трижды-единое «я».

Он

Предназначенного людям

Он ни чем не изменил;

То чем были, то чем будем,

Он собой объединил.

И пока все гуще, гуще

Зарастал бестропный лес, –

Он, единый, присносущий,

Меж сплетенья не исчез.

К трепетанью на болоте

Вызвал жуткие огни,

И в закатной позолоте

Лег на сумрачные пни.

Меж побегов и наростов

Жизни тучной, молодой

Он казал огромный остов,

Ветхий, страшный и худой.

В час, когда вонзали совы

В гулкий воздух зычный крик, –

Кутал в плотные покровы

Заповеданный свой лик.

И когда к глухой опушке

Смертный путь привел косца, –

Подал окликом кукушки

Весть о близости конца.

Пир торжественный он справил

В треске лопнувших суков,

В день, как небо окровавил

Бой огнистых языков.

И расплавившись шипела

Дымножелтая смола,

И от пламенного теле

Тень безмерная легла.

А когда земля окрепла,

Знойный выдержав пожар, –

Он остался в слое пепла,

Неизбежный перегар.

Дома

Домов обтесанный гранит

Людских преданий не хранит.

На нем иные существа

Свои оставили слова.

В часы, когда снует толпа,

Их речь невнятная слепа,

И в повесть ветхих кирпичей

Не проникает взор ничей.

Но в сутках есть ужасный час,

Когда иное видит глаз.

Тогда на улице мертво.

Вот дом. Ты смотришь на него –

И вдруг он вспыхнет, озарен,

И ты проникнешь: это – он!

Застынет шаг, займется дух.

Но миг еще – и он потух.

Перед тобою прежний дом,

И было ль – верится с трудом.

Но если там же, в тот же час,

Твой ляжет путь еще хоть раз, –

Ты в лихорадке. Снова ждешь

Тобой испытанную дрожь.

Двойник

Опять на улице на миг

Я