Дмитрий Веденяпин - Трава и дым

«Мне хочется срифмовать…»

Мне хочется срифмовать«Искусство» и «чувство»,Вообще-то,Это диагноз, это —Как бахнуть из пистолетаВ МузуИ ахнутьГде-тоПо ту сторону добра и зла,Вернее — по эту.Поэту(За такие делаИ отношенье к предмету,Как он бы сказал, любви)Не заслужить пиететаСо стороны букетаВ стеклянном кубике светаС бабочкой визави.

«Мама под снегом ведет ненормальную дочь…»

Мама под снегом ведет ненормальную дочь.Это нормально; земля обрастает сугробами;Дом вверх ногами висит в опрокинутом небе —Кто-то расчистил каток; сны, мешаясь со злобами —Любит-не любит? — положены всякому дневи;Случай гадает, не зная: помочь-не помочь?

Голос бормочет: «Заря новой жизни», «побегВ царство свободы», «мужайтесь», «да будут отложеныВсе попеченья житейские», «верьте», «терпите»…Время стоит у окна и в слезах, завороженно(Каждый нежданно-негаданно в центре событийСобственной жизни, как минимум) смотрит на снег.

«Плаха? Нет, он хотел сказать праха…»

Плаха? Нет, он хотел сказать праха,В смысле прах в родительном — у негоДефект дикции. Что?.. Неважно,Важно то, что сначала железно, потом бумажно,А потом — вот именно — ничего,Кроме страха.

Стрекоза

Остается цепляться за свет, потому что иначеСтрекоза (не бывает прекрасней) не вылетит изГлубины придорожной кулисы, и сосны на дачеТишину и себя за окном не исполнят на бис.

И прохожий в тулупе не сможет шагать по лыжнеПостановщиком времени, рыцарем в солнечных латахВдоль стрекочущей ЛЭП, мимо пустошей шестидесятых,А возьмет и исчезнет и больше не будет уже.

И, конечно, родня, та, что есть, но особенно та,Что давно не гадает о сме- и бессмертье под утро,Не останется прежней, как августовская пустота,Там и сям просквоженная крылышком из перламутра.

«Сияла ночь; бред вспыхивал, как воздух…»

Сияла ночь…

Сияла ночь; бред вспыхивал, как воздух,В твоих зрачках и был непобедим.Стеклянный куб террасы, небо в звездах,Трава и дым.

В отчаянье сплошных несовпадений,Сквозь сон и светБеспомощно среди ночных растенийРыдать, как Фет.

Стать маленьким, похожим на японца,Непрочным, как стекло;Открыть глаза, чтобы увидеть солнце,А солнце не взошло.

Китайский романс

Иероглиф зимы; синеглазая фата-морганаЯнваря за стеклом в серебре ледяного письма;Люди сходят с ума и глядят из окна ресторанаНа ночные дома.

Души сходят с ума и парят над притихшим столом,Как бойцы Шаолиня над рисово-снежным татами,Произвольно смешав лед и мрак на сквозной гексаграммеС кареглазым теплом.

Знанье меньше незнанья; «я» — просто большая акула;Время, спрыгнув со стула, сражается с вечностью; «ты» —Просто ночь за стеклом, красный плеск ресторанного гула,Белый шум пустоты.

«Как — вид сверху — автобус в снегах, как бесхозный дефис…»

Как — вид сверху — автобус в снегах, как бесхозный дефис,Безнадежно сшивающий два ненаписанных слова,Как — зеркально — и сам самолетик, составленный изВатной нитки в полнеба, иголки и смутного зоваНад горами-долами, гостиницей, млечным кареСедоватых берез — на стволах световые разводы —Сколько ночи? — Дефис на глазах вырастает в тире —Приближается утро — залогом внезапного хода,Выражая, как пишет Д. Э. Розенталь, неожиданность. Даль,Не «толковый» Владимир Иваныч, а просто — в игрушкиПревращает огромные вещи, включая печаль,Ту, что больше… но меньше ресницы на белой подушке.

«Двадцать лет уже — ни много ни мало —…»

Двадцать лет уже — ни много ни мало —Пахнет сыростью на том повороте,Где слова твои растут как попало,Мрея дымчато, как лес на болоте.

Право слово, так сказать, слово право,Поднимаясь к облакам из карьера,По утрам, как муравей, темно-ржаво,Как комар, по вечерам бледно-серо.

Тот, кто думает, что все уже было,Держит удочку не той стороною.Баба вымыла дрова, нарубилаВсю посуду и проснулась больною.

Ворох дел моих, как белая сажа,Пух и прах, седой дымок от карбида,Промелькнет как бы фрагментом пейзажа,Отраженным в стеклах заднего вида.

Суть не в минусе и даже не в плюсе,И не в том, что все могло быть иначе.«Раби Зуся, был ли ты раби Зусей?» —Спросит Бог, и раби Зуся заплачет.

Angelica sylvestris

Я падаю, как падают во сне —Стеклянный гул, железная дорога —В темно-зеленом воздухе к луне,У входа в лес разбившейся на много

Седых, как лунь, молочных лун, седым,Нанизанным на столбики туманаИюльским днем — как будто слишком раноЗажгли фонарь, и свет похож на дым

И луноликих ангелов, когдаОни плывут вдоль рельс в режиме чуда —Откуда ты важнее, чем куда,Пока куда важнее, чем откуда —

Белея на границе темноты;Вагоны делят пустоту на слоги:Ты-то-во-что ты был влюблен в дороге,Ты-там-где-те кого не предал ты.

«Изменить жизнь!.. Не вообще — это…»

Изменить жизнь!.. Не вообще — этоДьявол, — только свою.Если путь — свет, на краю светаОн подобен копью.

Нужно просто войти (приз — вскипевшие слезы)В эту солнечную полосу.Правда — если слова шелестят, как стрекозыНад дорожкой в лесу.

Если свет — тьма, в перевернутой дали,У других береговВсе не так — но и там крутят сальто-морталеТени наших шагов.

Два фрагмента: «Широк человек, я бы сузил»И — игра стоит свеч.Если правда — разрыв, а сомнение — узел,Значит, луч — это меч.

Знамя

Встреча за закрытыми глазамиС чем-то, что из рукВон, шурша и хлопая, как знамя,Падает на луг.

То ли память, то ли вечер, то лиНевечерний светМеркнет перед тем, что поневолеЗначит этот бред.

Знаменосец знаменует страстьДаже мертвый, сшибленный, как кегля;Знамя мнется и струится, медляСдуться и упасть.

Не вздыхать бы, рея, в тишинеЗнамени над лицами слепыми,Если бы не собственное имяНа его усталом полотне.

Начало века

Площадь перед дворцом (в городе Китеже) —Пусть пионеров — все-таки тьма мигалаСнегом, когда из трамвая (номер забыл уже)Мы вылезали у сводчатого портала.

Мы вылезали и попадали в шахматныйВечер зимы, просто идущий мимо,Вместо и после субтропиков ВишакхапатнамаВ сказке про гроб на колесиках в сердце Нарыма.

В сердце Нарыма, в черном квадрате, в беломЦарстве зимы, страшно сказать, в безгрешнойСмертной любви все перепачкано мелом,Каждая дверь — и король растерялся, конечно.

И король растерялся, и все растерялось: дом,Citizen Rosebud — детские санки;В раковине зимы глухо, как в танке;В черном квадрате (Малевич тут ни при чем)

Белый квадрат — фрейлина, где принцесса? —Ночь, перламутр и вата мечутся врозь.В озере Светлояр световая завеса.Старое кончилось, новое не началось.

«В траве, в костре июня, у торца…»