На стихи не навесишь замки - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

моим мужем,

чёртом и даже сыном.

— Но на кой ляд мне такой нужен? —

говорила я мрачно. —

То турок, то арапчонок

и даже сватался негритёнок.

Куда же, скажите, деваться

мне, татаро-монголочке?

Сяду-ка я на лодочку

и подальше от этого края,

туда, где я не узнаю

в каждом проходящем мужчине

чёрта, сына и даже мужа.

На святую звезду Андромеду,

короче, пойду и поеду!

И скажут мне там: «Ну здравствуй,

будь с нами ты лаской,

да хоть медузой Горгоной,

но хотим от тебя одного мы:

чтобы ты была нам женою,

дочкой, мамой, свекровью.

Иди-ка пройдись, родная,

тебя кто-нибудь да признает!»

Из мира в мир

Входы в миры, в миры входы.

Нет проще их, они просты.

Из мира в мир, из века в век…

Нет, не прорвётся человек!

А я легко прошла вперёд.

Там спящий мир. Но кто поймёт?

Непросто по звёздам

Очень, очень непросто

шагать по звёздам!

Мы, не зная родного наречия,

писали в вечность

и погибали.

Жаль, потомки о том не узнали.

Против фашизма

Твои пустяки

Вот ты сегодня живая,

и дочь у тебя молодая,

несмышлёная, и пошла в институт,

а у тех, кто ни здесь и ни тут,

дочерей больше нет.

Ты плачешь по пустякам,

а те, кто не здесь, а там

(у кого всех убили),

они родню хоронили

и о пустяках не мечтали,

они, как никто, уже знали:

пустяков для них больше не будет.

Ты плачь по своим пустякам. Не забудет

серое, серое небо

твои пустяки, горе их, кусок хлеба

у твоей дочери, её институт:

пусть науку грызёт, пока она тут.

Я устала стирать ваши лица

Не было на моих страницах печали:

города спокойно скучали,

лишь милые, трезвые дети,

убивая зверьё на рассвете,

приносили добычу в дом.

В том доме мы и живём

в окружении постмодернизма.

Нет, не странные у нас лица,

а привычные ко всему.

Только я никак не пойму,

почему на моих страницах

дома, города … пылится

бесконечное количество слов:

из них понастроили кучу мостов

трезвые, умные дети,

они не верят в йети,

а готовятся к новой войне.

Эти дети сидят на мне

свесив ноги

и зовут на подмогу

всё новых, трезвых детей!

Я не пишу повестей

из-за их тяжёлого веса

и холодных, блестящих глаз.

Я не любила вас —

строем ходящих детей

по моим чистым страницам.

Я устала стирать ваши лица!

Пядь земли, будущее (пройдёт ещё миллиард-другой лет)

Мы о боге кричали

и кидались страна страной!

Нет, не были мы в печали,

а ходили всё в тот же бой.

В бой с утра до рассвета:

со злом или против зла.

Пули — это конфеты,

хошь не хошь, принимай страна!

Страна на страже стояла,

страна сердца берегла.

«Мало (кричали) мало,

сердец мало, давай тела!»

И летели тела, летели

в какую-то тяжкую зыбь.

Такой вы войны хотели,

нет? Но уже не свернуть!

Зло с добром не устанет

биться до мира конца.

Летели Миры, менялись:

«Планета уже мертва?»

Да нет, хороша и пляшет,

(уж нет Вселенной) смотри,

как она из прошлого машет

каждой пядью своей земли!

Фашисты спрашивают, я отвечаю

«Откуда ты, девочка?» Прямо из ада,

из самого страшного небытия,

где за каждое слово награда:

плётка «раз» и за грамотность «два».

«Откуда ты, девочка?»

Я оттуда, где никому не нужна,

где реки искусственной крови

и тролли — закон бытия.

«Девочка, ждать больше нечего,

сегодня Нас понесло!

Это Мы с жестокой последовательностью

лепим, пилим своё ремесло».

Выпиливая фигуры:

уродливые кресты,

«Мы самые, самые злые!» —

так говорили Вы.

Но делая снаряды

из слов, металла, дерьма,

Мы больше вас уставали,

у нас каждая ночь без сна.

Кто кого? Я не знаю.

Перемирие есть всегда:

между войной и войною,

баба рожает дитя.

Я не спорю, и дети встанут

под пули да под ружьё.

С вашими ль, нашими стягами?

Но Мы их родим всё равно.

Я откуда? Не спрашивай больше,

хочешь убить — убивай,

нет ничего жизни горше:

очень уж хочется в рай!

Время-триптих

Время слагает легенды,

время — это триптих.

И никто никогда не узнает

кому какой стих.

Ты сегодня счастливый —

у тебя на носу Новый год

и «1 Мая» красивый,

и поезд зовёт вперёд.

Но приходят какие-то люди

и говорят: «Война!»

Там где-то война, и тем детям

не до здорового сна.

— Война, не война, я знаю, —

ты отмахнулся от них, —

Вот зарплату свою считаю,

не деньги это, а смех.

Люди, смешные люди,

не раздражайте меня,

на работу иду! Я знаю,

что там где-то идёт война.

Мимо война прокатилась,

мимо и люди прошли.

Я в него не влюбилась.

Время выдохнуло: «Хорошо!»

Сургуч на наши души

Мы за дело брались смело

и рубили сгоряча,

мы на дело шли и пели:

— Мало, мало сургуча! —

как лукавыми руками

мы печати ставили,

ничего не забывая,

на тот свет отправили:

господа и господина,

человека серого,

мать, жену, своего сына,

пешехода смелого.

Ничего не говоря:

— Мало, мало сургуча! —

мысли злы ковали,

но о том не знали,

что «омега» и «альфа» вздыхают,

сургучом небеса пытают:

— Печать на Землю, печать на Луну,

печать на Вселенную да не одну!

Печать за печатью … плачет природа.

«Альфа» с «омегой» гуляя по броду:

— И зачем же ты с вечной душой

заглянула в «рай» наш земной?

— Родилась, — я вздохнула.

— Печать на тебе, ты дура!

Пей свой чай и смотри,

как капают сургучи

на Вселенные и на планеты,

да пиши свои рифмы про это.

Дети войны

Ребёнок войны, не знающий мира,

по нему то и плачет рапира.

Сам ребёнок с рожденья не плакал,

а как подрос, так не жалко

стало ему умирающих лиц.

— Победу даёшь! — кричит.

Ребёнок войны, он знает,

что в мире всё сложно

и что умрёт он возможно,

но род его должен выжить

и победить. Бесстыжий

смеётся кто-то на небе:

— Твой род — просто небыль,

и небыль — род твоего врага

(и так протяжно) ха-ха!

Но ребёнку войны недосуг

глаза пялить в небо,

ребёнок войны привык

думать только о хлебе.

Но он хлеб

и у матери не попросит:

знает, если есть хлеб,

мать отломит ему. Не бросит.

Ребёнок