Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

ДОСТОЕВСКИЙ («В углах души шуршит немало змей…»)[169]

В углах души шуршит немало змей,От тонких жал в какую щель забиться?Но Бог сказал: «Страдай, ищи… сумейНайти меж них орла и голубицу».

Вот — Идиот. Не мудр ли он, когда,Подняв свой страх, стоит, тоской пылая?Но обрекла на страшные годаСвой бледный бред мятежная Аглая.

Вот «пьяненький»… И он в луче небес,В щетине щек свою слезу размазав,Но яростен, когда терзает бес,Логически-безумный Карамазов.

Все близкие… Идут, идут, идутПо русской окровавленной дороге.И между них, как злой и мертвый Дух, —Опустошенный сумрачный Ставрогин.

И умер ты, и прожил жизнь, ища,И видел мрак и свет невыносимый:То нигилист глядел из-под плаща,То в истину поверивший Зосима.

Люблю тебя, измученный пророк,Ты то горел, то гас, то сердце застил,И всё ж ты пел (хотя бы между строк)О нежности, о жалости, о счастье.

ЕВРЕЙКА («В вас — вечное. Вы знали Вавилон…»)[170]

А.К.

В вас — вечное. Вы знали ВавилонИ рек его певучие печали,Вам Ханаан вознес цветущий склон,За вами львы сирийские рычали.

И образ ваш в былом неопалим:Для вас Давид играл на вечной арфе,Вы защищали с ним Иерусалим,Христос — для вас — зашел к мещанке Марфе.

Не вами ли сраженный Олоферн,Скользнув в крови, упал на плащ парчовый?В вас быстрота антиливанских серн,Влюбляетесь и мстите горячо вы.

Единая под тысячью личин(Ревекки, Лии, Сарры и Юдифи),Ведь это вы, одушевив мужчин,Бросали их гореть в бессмертном мифе!

И тайна глаз горящих глубока,Черней, чем плод и кожура маслины.Не вы ли в Рим послали рыбака,Сверкнув пред ним в хитоне Магдалины?

В вас женственности творческий экстазИ пламенность могучей вашей расы,Для вас и Дант, и восхищенный ТассБросали стих — как сталь — о медь кирасы.

И в пальцах ваших, вырвавших из нотВеличие томящего Шопена,Текут века, и в ночь не ускользнетБылых племен омлеченная пена.

«Я живу в обветшалом доме…»[171]

Я живу в обветшалом домеУ залива. Залив замерз.А за ним, в голубой истоме,Снеговой лиловатый торс.

Та вершина уже в Китае,До нее восемнадцать миль.Золотящаяся, золотаяРассыпающаяся пыль!

Я у проруби, в полушубке,На уступах ледяных глыб —Вынимаю из темной глубиУзкомордых крыластых рыб.

А под вечер, когда иголкиВ щеки вкалываются остро,Я уйду: у меня на полке,Как Евангелие — «Костер».

Вечер длится, и рдеет книга.Я — старательная пчела.И огромная капля мигаМеталлически тяжела.

А наутро, когда мне надоРазметать занесенный двор,На востоке горы громада —Разгорающийся костер.

Я гляжу: золотая глыба,Великанова голова.И редеет, и плещет рыбойРозовеющая синева.

И опять я иду на льдины,И разметываю в лесу,И гляжу на огни вершины,На нетлеющую красу…

Если сердце тоска затянетПод ленивый наважий клев —Словно оклик вершины грянетГрозным именем: Гумилев!

КЛАДБИЩЕ НА УЛИССЕ («Подует ветер из проклятых нор…»)[172]

Подует ветер из проклятых норПустынной вулканической Камчатки,Натянет он туман на зубья гор,Как замшевые серые перчатки.

Сирена зарыдает на мысу,Взывая к пароходов каравану;На кладбище, затерянном в лесу,Невмоготу покойникам… Восстанут.

Монахиня увидит: поднялисьМогучие защитники «Варяга»,Завихрились, туманом завилисьИ носятся белесою ватагой.

И прочитает «Да воскреснет Бог»,И вновь туман плывет текучей глиной,Он на кресте пошевелит венок,Где выцветает имя — Флорентина.

Встает, бледна, светла и холодна,В светящемся невестином наряде…Двенадцать лет она уже одна,Двенадцать лет под мрамором, в ограде.

О, если б оторваться от креста,Лететь, лететь, как листья те летели,Стремительным кружением листа,В уют жилья, в тепло большой постели!

И розоветь, как пар в лучах зари,И оживать, и наливаться телом,Но дальние заныли звонариЗа сопками, в тумане мутно-белом.

И прячется в истлевшие гробаЛетучая свистящая ватага…Трубит в трубу — тайфун его труба —Огромный боцман у креста «Варяга».

«Ветки качались с усталым шумом…»[173]

Ветки качались с усталым шумом,Веяла сырость из темных чащ…Вы Вашу лошадь оставили с грумом,Мальчик дремал, завернувшись в плащ…

Следом за Вами я крался… ОрешникСкрыл меня плотно в свежей глуши.Здесь подсмотрел я, бродяга-грешник,Темное горе Вашей души…

Плечи в беззвучном дрожали плаче,Но оставалась глухой тропа…Был обезумлен Ваш взор незрячий,Ваша походка была слепа…

Близким мне сделалось робкое горе,Но подойти к Вам я не посмел, —Да и ушли Вы, поплакав, вскоре,Снова Ваш взор стал презрительно смел…

Стэком коснулись спящего грума,Выйдя из леса… Ваш лик был строг…Черное платье вилось угрюмоИ шелестело у Ваших ног…

Вы на меня посмотрели скучно…И кто бы сказал, что, гордая, ВыПлакали так безысходно, беззвучноВ тихих шептаньях лесной листвы?

ЛЕГЕНДА О ДРАКОНЕ («Уже утрачено…»)[174]

Уже утраченоЕго название,Уже никтоНе вспоминает год, —Вверх по Янцзе(Так говорит предание)Шел первыйОкеанский пароход.

И в белом шлеме,В грубой парусинеИм правилАнгличанин-капитан.И вечерел,Уже багрово-синий,Простор Янцзе,Закатом осиян.

В усталом ветреВздрагивали тросы,Как чьи-тоЗолотые волоса…И пели беззаботные матросы,ИныеВспоминая небеса…

А с берегов,Из тростниковых хижин,На пароход,На дыма черный валГлядел крестьянин,Робок и принижен,И дьяволомЕго именовал.

И… там,Где солнцеМедно-красным дискомСклонялось в аспидОстрогрудых круч,Вдруг появилисьВ отдаленьи близкомКлубящиеся змеиЧерных туч…

Из дыма ихНа аспидные кручи,Окрасив в пурпурБлеклый небосклон,Неслышно выползСказочно могучийТысячекрылыйОгненный дракон.

И,Стерегущий рекуНеизменно,Разбив стеклоЗавечеревших вод,Он,Пасть раскрывший,Проглотил мгновенноГудком гремевшийВражий пароход.

И скрылся снова…Солнце опускалось…Победно пелаКаждая струя.И до рассветаГрозно отражаласьВ огне зыбейДраконья чешуя.

Прошли года,Прошли десятилетья,Развеян сказкиРухнувший уют,Но,Как тогда,И в это лихолетьеПреданье вспоминаютИ поют…

Поют…И вспыхивают фейерверкиНемых зарниц…Чернеют берега…И вахта на английской канонеркеНе спит.Молчит.И чувствует врага.

Усталый ветерТреплет парусинойИ ласково лепечет о грозе…И в блеске молний выгибает спину —Драконью спину —Голубой Янцзе.

ЗА 800 ВЕРСТ («Гор обугленные горбы…»)[175]