Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

ПОД ФЛОРЕНЦИЕЙ

Далеких гор осенние вершиныВстречает утро синих Апеннин,И облаков жемчужные лавиныОкрасил рдяно утренний рубин.

И зелень мутную осенний сизый инейПокрыл застывшим тусклым серебром, И день клубится призрачный и синий,И пахнет холод сладко и остро.

Спит осень, утомленная менада,На склоне гор, где мерзнет бузина,Где тянется вдоль утреннего садаПростая флорентийская стена.

ИТАЛЬЯНСКИЕ СОНЕТЫ

I. Посвящение

На догоревший жертвенный костер,Смывая кровь, сочится влага Леты.Среди долин, уже не раз воспетых,Как дым курений — ночь. В ее простор

Опустошенный движет кругозорВосторг тяжелый сдержанных обетов.Глухую боль отверженья изведав,Мечтам не отогнать видений хор.

Сквозь голубые облачные весныКолчан лучей рассыпан золотой,И воздуха неслыханная поступьНад медленно подъятой головой.

Седой луны блуждает призрак пленный.Душа сгорает в радости мгновенной.

II. Сожжение Савонаролы

Смывая кровь, сочится влага Леты,В святом молчаньи отошли века.Порой ко мне летит издалекаРазмеренность классических сонетов.

К сожжению, под чернотой беретов,Бежит толпа, и, чудно глубока,Столпила ночь косые облакаНад святостью монашеских обетов.

На грозных крыльях флорентийской стаи,Взлетев, слегла мятежная душа,И стережет задумчивость густаяИзбыток недоступного ковша.

И площадью зловещего сожженьяЯ прохожу неповторимой тенью.

III. Джоконда

Среди долин, уже не раз воспетых,Седые льды и празелень полейПерецветают в красках все живей,И мхом и льдом благоухает лето.

И суеверней диких амулетовБесцветный знак изогнутых бровей.Цветов миндаля кожа розовей,И край одежды ало-фиолетов.

Из светлых жал, из дымного топазаГлядит раздвинутый меж жадных векОткрытый мрак животного экстаза,И грех, как червь, улыбкой рот рассек.

Но даже голоса созревшей страстиНе шевельнут скрестившихся запястий.

IV. Гробница

Как дым курений — ночь. В ее простор,Как души в Стикс, сгоняет ветер позднийЧеты теней от рук, и лоз, и гроздий,И кличет нас из тьмы в лицо, в упор.

В земных небес скудеющий шатерУводит жизнь свои цветные весны.Еще поет в руках пастуший посох,И первый мрак превозмогает взор.

Нет, никогда здесь не был Иегова!Душа горит, и скомканный языкВсе силится свое исторгнуть слово,Но этот мир так тягостно велик! —

— И встанет здесь, пустынно и нескоро.Огромная заря, дивясь своим простором.

V. Лигурия

Опустошенный движет кругозорРастущий день, и размыкая узыПривычного труда прилежной музы,Я ухожу, куда уводит взор.

Сгибает ветр уклончивый отпор.Льет русые волокна кукурузы,И облака, как крупные медузы,Чуть шевелясь, плывут по волнам гор.

Но не вернется в тишину бездомный,Гонимый Ангел продолжать свой труд,Дробить каррарские каменоломни.Прохладе сумрачной ваять приют.

Непонятые дни проходят в небеВ неисчерпаемом великолепьи.

VI. Музей

Восторг тяжелый сдержанных обетов,Паломничества медленный экстаз,В музейной тишине встречает насСреди картин и дремлющих портретов.

Голубизною захолустных ветровВ окошко дали приручают глаз,И вслух фонтана быстрый пересказВнизу, в саду, среди глициний где-то.

И в зелени пустующих аллейУж ранний вечер гасит мрамор статуй.А из витрин, в сгущающейся мгле,В пустые комнаты сквозь мрак холодноватый

Усталой тишине глядит в ответЯзыческая радость древних лет.

VII. Дант

L’Amor che muove il sole e l’altre stele [82].

— «Глухую боль отверженья изведав,Не знай стихов. А позже, сняв запрет,Единый раз воспой Ее, поэт, —Любовь, что движет солнце и планеты»…

На набережной, из-за парапетов.Как сердце из груди, рвал ветер, снегом сед.Промерзший плащ, и он глядел ей вслед,Терявшейся средь чуждых силуэтов.

Приветливо ловила БеатричеДокучной спутницы пустую речь,И юное хранила безразличье,Не замечая постоянных встреч,

И взоры целомудренно скрывалаЗа дерзко спущенное покрывало.

VIII. Венеция

Мечтам не отогнать видений хорВенеции. Здесь улочки все те же.На них в средневековый сумрак преждеМадонны белокурой падал взор.

Свидетель давнего в palazzo[83] Дожей двор.Где прошлое ползет травой из трещин.Как странно жжет, встречаемый все реже.Под черным веером полупечальный взор.

На влажный мрамор пала тень — монахПод издавна ветшавшей позолотой.Чуть спотыкаясь в медленных волнах.Гондола около колышет воды.

Былые образы в опять ожившем чувствеВозводят жизнь в таинственном искусстве.

IX. Боттичелли: «Весна»

Сквозь голубые облачные весныМне юная запомнилась одна.Она, как завязь дикого плода,И первые, кружась, ее узнали осы.

Босой ногой цветов сминая звезды,Сама спустившаяся к нам звезда,Она зимы порвала невода,И с ней пришли ее подруги — сестры.

Ветр утренний протяжно дул в меха,В росе ее сандалия скользила,Когда она в одежде василькаС толпой дриад и нимф в наш лес входила.

И оставляла след, траву клоня.Ее продолговатая ступня.

X. Неаполитанский вечер

Колчан лучей рассыпан золотойНад выцветшей вечернею долиной.Колесный резкий скрип и крик ослиныйСмиряются пред близкой темнотой.

Спешит монах, поникнув головой,Вдоль грубых стен, где пыльные маслиныВстречают мрак. Толпятся козьи спины,Сбивая шаг над жилистой травой.

Встает туман растущей поволокой.Неровное дрожанье мандолинНесется из неосвещенных окон.Закат ложится в ветре и пыли.

И в сытый солнцем темный воздух садаОшеломленные кричат цикады.

XI. Утро на море

И воздуха неслыханная поступьКружит следы, взметнув в садах листы.Прохладный запах мокрой резедыИ грузных волн медлительная осыпь.

О, ранний час! И птице вольный доступВ морскую даль, в ширь неба и воды!Движенья крыл ломают с высотыСоленый и непробужденный воздух.

А солнце, словно позабыло счет,И жжет, и льет обильными лучами.И сладок одиночества янтарный мед,И мысли белыми слетелись голубями.

Ловлю пригоршнями — о, несравненный труд! —Паденье остывающих минут.

XII. Помпеи

Над медленно подъятой головойИюльский зной навис тяжелой крышей.Помпеи спят, и олеандром пышнымУкрашен их оставленный покой.

Здесь непугливых ящериц поройУслышишь бег в пустой, заросшей нише.Душистый душный ветр взлетает выше,Посторонясь над рушенной стеной.

В набальзамированной тишине,В тысячелетнее опустошенье,Венерин храм почтило к вышинеДвух бабочек любовное круженье,

Когда, окрасив верхнюю ступень,К подножию горы ложился день.

XIII. Ночь