Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Глава седьмая

Могу ль забыть я, как в ночь ту объятаБыла надеждой и верой душа!Я в Храм Познанья в стенах ЗиггуратаИз детской спальни прошел, не спеша;И нес на сердце блеснувшей догадкиОтрадный отсвет. У входа, за мнойГлухой завесы тяжелые складкиЛегли бесшумно. На страже ночнойВ дверях застыл копьеносец курчавый,Сжимая древко железной рукой.В обширной башне царил величавый,В цепи столетий недвижный покой.

Дрожало пламя светилен лампадных,Целуя мрамор лучом золотым;Пронизан светом, живительный дымС кадильниц веял; в притворах прохладныхСгущался сумрак. Курился анис.В тенях колонны и арки тонули;Над ними чашей воздушно нависВысокий купол из ляпис-лазули;И свод, как небо ночное, вместилУзор знакомый небесных светил.

А вдоль карниза кольцо Зодиака,Как светлый пояс, мерцало из мрака,Как будто жило в живых облакахСквозного дыма, где кариатиды,Белея смутно на белых стенах,Послушно купол несли на руках.И всё, в чем гений и дух Атлантиды,Чем в жизни души людские звучат,В том круглом зале хранил Зиггурат.

Там в темных нишах, как норы глубоких,Был скрыт, наследством столетий далеких,Сокровищ знанья накопленный клад:Огонь и мудрость пророчеств высоких,Плоды прозренья умов одинокихИ дар людских вдохновенных отрад;Слова поэтов, как ценные слитки,Дерзанья мысли, не знавшей преград,В блужданьях к свету — слепые попытки,И свет находок — в пути наугад.Являлись взору при свете лампадРядами знаков покрытые плитки,Скрижали с грубой насечкою слов,Пергамент хартий, нетленные свитки —В пыли и прахе земном, пережиткиЗаветов, смолкших в потоке веков.

Любил я в зале немом и пустынном,Стирая волей времен рубежи,Читать былое в сказанья старинном —Иль, глядя в даль, на папирусе длинномСлагать далеких судеб чертежи.

И тою ночью, как в миг озаренья,Исполнен духом и даром прозренья,Я стал читать близнецов гороскоп.Вставало Солнце двойного призванья;Вокруг всё было полно ликованьяНа ясном утре младенческих троп.

Весы качались. Конец коромыслаДвух жизней чашу к удаче клонил.К добру слагались пророчески числа,Успех вещало стоянье светил.

Вверху сошлись благосклонные звезды,Приметы счастья роились внизу:Безгрешно зрели два детства, как грозды,Когда они, украшая лозу,Еще готовят свой сок для точила…Но тень пути близнецов омрачила.

И дальше, к сроку пятнадцати лет,Грознее было планет сочетанье,Темней значенье священных примет.Увидел в небе я молний блистанье,Услышал громы: в растущей грозеКовался жребий чудесных младенцев!Дороги новых земных поселенцевСудьба сводила к единой стезе;У края бездны, раскрывшейся грозно,Они сходились; в узле роковом

Рыдала Дева Небесная слезно,И насмерть бился в огне грозовомЕдинорог в поединке со Львом.Потом, прервавшись, дороги двухпутнойИзгиб терялся. И я, астролог,Созвездий смысла постигнуть не мог, —Так было всё необычно и смутноВ предвестьях блага и в знаменьях зол:Цвели на терне кровавые розы,И жернов — кости людские молол;Сплетались вместе под знаком угрозыВенцы страданья и метаморфозыГрядущей нимбы; а вкруг них, горя,Струился ливень удушливой серы,Шипела лава, кипели моря,Дрожали недра, вскрывая пещеры.

Но светел был, сквозь огонь и потоп,Исход конечный для душ просветленных…

И всё смешалось. В тазах утомленныхПогас лучей озаряющих сноп,И в сером пепле надежд опаленныхПомерк детей роковой гороскоп.

Глава восьмая

В ту ночь гаданье, мучительней раны,Сомненьем горьким мне душу прожгло:В грядущем зрело неясное Зло.И я крылом неусыпной охраны,Как птица-мать слабосильных птенцов,Укрыл надежно детей-близнецов.

«В скрижалях неба, — твердил я, — немыслимОбман светил; и правдивы словаПримет священных: как мысль Божества,Мы их читаем, толкуем и числим.И будет участь детей такова,Какою я в гороскопе зловещемЕе прочел, если я без борьбыСочту законом угрозы судьбы.Судьба могуча, когда мы трепещемПри первом знаке невзгод, как рабы;Ее итоги тогда непреложны,Когда, вверяясь недоброй звезде,Сердца безвольны, как прах подорожный,Как мертвый лист на текучей воде.Но смелый спор и борьба с ней возможны:Не сам ли каждый из нас, как кузнец,Себе кует или жребий ничтожный,Иль в час удачи победы венец?Так я могучим вторжением волиИ властью Силы, подобной огню,Случайность с детских путей устраню,И суть прямую их двойственной доли,Спасенья якорь, надежду мою,На благо миру и людям скую».

Но крепко чувства и помыслы этиВ душе таил я. А жизнь близнецовТекла беспечно: неведеньем детиСчастливей вникших во всё мудрецов,И брат-царевич с царевной-сестрою,От первых лет неразлучки-друзья, —То счастье знали безгрешной пороюНевинных грез на заре бытия.

Сбежав поутру к лазурному пруду,Где дремлет лотос средь чистых зыбей,Они любили скликать голубей,Им корм кидая. Тогда отовсюдуСвистящим лётом, чета за четой,Слетались птицы на берег крутой,Росой покрытый по зелени дерна;Теснясь, ловили они с быстротой,Как чистый жемчуг, блестящие зерна,И, чем обильней был дождь золотой,Тем больше птицы взволнованным кругомСбивались, споря и ссорясь друг с другом:На помощь слабым всегда был готовПрийти царевич, и с детским испугомСестра спешила разнять драчунов.

Потом в зверинец. Глухим частоколомОхвачен длинный надежный загонС песчаным, плотно утоптанным полом;В проходе узком с обеих сторонИдут рядами широкие двериПросторных клеток. Там из году в годПриют находят всё новые звери,Всё новых, странных заморских пород.

Встречает сразу любимых хозяевВорчанье бурых медведей ручных,Веселый посвист цветных попугаевИ резкий писк обезьянок смешных.

Чета жирафов — таких длинношеих —Уже глядит на детей с вышины,Зовет большими глазами к себе их,Зовет, а взоры печали полны.

В ограде, хобот повесив снаружи,На месте мнется и топчется слон;Зевает барс; бегемот неуклюжийСопит забавно, вздыхая сквозь сон.Беззвучным шагом ступают тигрицы,Решетку меря вперед и назад;Поют, порхая, беспечные птицы, —У каждой песня на собственный лад.

И дети радость приносят в зверинец:Их любят звери; запас истощенШутливых кличек и нежных имен;Для всех любимцев нашелся гостинец.Царевич гладит ливийского льва;Царевна руку успела едваПродеть сквозь сетку, — и к ней на мизинец,Узнав призывный ее голосок,Спустился с грудкой окрашенной чечет,Топорщит перья, болтливо щебечет,И смотрит боком, и чистит носок.

А дома дети любили прогулкиВ прохладных залах дворцовых, где звонШагов и звуки таинственно гулки,Где дразнит эхо за лесом колонн.

Так много было в старинных покояхФонтанов, сфинксов и статуй царей;Повсюду память жила о героях,О древней славе. Земель и морейКартины в красках цветистых мозаикПрельщали взоры: в дали голубойБелели стаи стремительных чаек,Дробясь о скалы, резвился прибой;Мелькали рыбы и спруты-титаныМеж жутких трав океанского дна;Вставали живо волшебные страны —В одних пигмеи, в других великаныЖилищ немудрых раскинули станыВ лесистых дебрях, где чаща черна,Где гибко вьются, как змеи, лианы,Где труд и отдых, и мир и войнаНесложной жизни меж счастьем и горем,Как сон, проходят над пенистым морем.А сад, где нет ни забавам конца,Ни меры хитрой запутанной сетиАллей и тропок? И с радостью детиВсегда стремились туда из дворца.

С царевной было так весело братуРезвиться в верхнем саду, иль по скатуКрутых тропинок на склоне горы,Сжимая крепко ручонку сестры,Спускаться к нижним Садам Наслажденья.Там густ деревьев столетних шатер,И много речек, ручьев и озер;Там шорох ветра, и шум от паденьяВоды, текущей чрез гребень запруд;Там столько ягод в траве под кустами,Там птицы песни поют, и цветамиПестреет мягких лугов изумруд.

Песок тенистых садовых дорожекС любовью нежно лелеял следыШагов и бега их маленьких ножек;В зеленых чащах ревниво садыБлюли их крики и смех беззаботный;И ждали, словно притихнув, пруды,Мелькнет ли облик, как сон мимолетный,В прозрачной глади спокойной воды.

Глава девятая